ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ ЖИВОТНЫХ

Связь между долговечностью и ростом животных.— Долговечность и период роста.— Связь между долговечностью и удвоением веса новорожденных.—Долговечность и плодовитость.—Предполагаемая связь между долговечностью и способом питания.

Продолжительность жизни животных колеблется в очень широких пределах.

Одни, как, например, самцы некоторых коловраток, завершают свой полный жизненный цикл, от яйца до смерти, в течение от 50 до 60 часов. Другие, как некоторые из пресмыкающихся, живут, наоборот, более ста лет и, вероятно, могут достичь двух- или трехвекового возраста.

Давно уже старались выяснить законы, управляющие этой столь различной долговечностью.

Даже одно поверхностное наблюдение над домашними животными вскоре должно было убедить в том, что мелкие животные вообще менее долговечны, чем крупные: мыши, морские свинки и кролики живут не так долго, как кошки, собаки и овцы, а последние в свою очередь менее долговечны, чем лошадь, олень и верблюд. Из всех окружающих человека животных наиболее долговечен слон, и он же самый крупный из них.

Но легко убедиться в том, что величина не всегда прямо пропорциональна долговечности и что такие мелкие животные, как попугаи, вороны и гуси, значительно переживают многих млекопитающих и некоторых гораздо более крупных птиц, чем они сами.

Вообще говоря, крупные животные требуют больше времени для своего развития и достижения зрелости, чем мелкие. Вот почему предполагают, что зародышевая жизнь и период роста пропорциональны долговечности. Уже Бюффон1 думал, что продолжительность жизни может до известной степени измеряться периодом роста. Так как каждый вид достигает

1 Histoire naturelle generale et particuliere, II, Paris, 1749.

50

вообще своего определенного роста, то и долговечность каждого данного вида должна быть постоянной. Подобно тому, как животное не может перейти границу определенного роста, установленного раз навсегда для всего вида, точно так же не может оно прожить дольше определенного, нормального для него, возраста.

Поэтому-то Бюффон и думает, что «продолжительность жизни не находится в зависимости ни от привычек, ни от нравов, ни от качества пищи и что механические законы, определяющие число наших лет, незыблемы. Годы нашей жизни можно изменить только разве излишеством или недостатком питания» (стр. 575).

Считая мерилом роста конечный срок полного развития всего тела, Бюффон пришел к выводу, что продолжительность жизни в 6 или 7 раз дольше периода роста. «Человек, — говорит он, — который растет в течение 14 лет, может жить в 6 или 7 раз дольше этого, т. е. 90 или 100 лет. Лошадь, достигающая предельного возраста в 4 года, может жить в 6 или 7 раз дольше, т. е. 25 или 30 лет. Рогатый скот растет в течение 5 или 7 лет и также живет в 6 или 7 раз дольше, т. е. 35 или 40 лет».

Соглашаясь с этим в принципе, Флуранс1, однако, возражает Бюффону, что предельный период роста им недостаточно определен. Для установления его он предлагает принять момент окончания сращения длинных костей своими конечными сегментами (эпифизами). На основании этого признака Флуранс приходит к тому выводу, что продолжительность жизни всякого животного в 5 раз превышает период, истекший до сращения эпифизов. «Человек растет 20 лет и живет в пять раз дольше, т. е. сто лет; верблюд растет 8 лет и живет в 5 раз дольше, т. е. 40 лет; лошадь растет в течение 5 лет и живет в 5 раз дольше, т. е. 25 лет; точно так же и другие животные» (стр. 86).

Но закон Флуранса может быть применен только с большими ограничениями, даже если иметь в виду одних млекопитающих. Вейсман2, возражая ему, приводит пример лошади, которая достигает полной зрелости в 4 года и живет не в пять, а в десять и даже в 12 раз дольше. Мышь растет очень быстро и уже в 4 месяца может размножаться. Если принять, что она достигает предельного роста в 6 месяцев, то пятилетняя продолжительность жизни ее вдвое превзойдет срок, указанный Флурансом. Среди домашних животных овца растет сравнительно долго. Только в 5 лет окончательно меняет она зубы и в то же время достигает зрелости; уже в десять теряет она зубы и начинает стареть, а в 14 совсем дряхла3

1 Долговечность человека и количество жизни на земном шаре, Париж, 1855.

2 Uber die Dauer des Lebens, Jena, 1882, S. 4.

3 Брем. Жизнь животных, млекопитающие.

51

Итак, продолжительность жизни овцы едва втрое превышает период ее роста.

У других позвоночных отношение между ростом и продолжительностью жизни колеблется еще более. Так, попугаи, отличающиеся большой долговечностью, растут очень быстро. Они окончательно оперяются и способны размножаться уже в 2 года. Мелкие виды достигают зрелости даже в год. Зародышевая жизнь их также очень коротка — она не длится более 25 дней, а у некоторых видов не более 3 недель. Между тем точно установленные факты показывают, что попугаи живут чрезвычайно долго.

У домашнего гуся зародышевая жизнь длится 30 дней и период роста довольно краткий, тем не менее птица эта достигает 80 и даже 100 лет.

С другой стороны, страусы высиживают яйца в течение 42—49 дней и достигают зрелости только в 3 года: однако, как мы увидим дальше, живут они сравнительно недолго.

Мильн-Эдвардс1 уже давно высказался против существенной связи между ростом и продолжительностью жизни. Его критика сводится к следующему: «Лошадь живет гораздо менее человека несмотря на то, что зародышевая жизнь ее продолжительнее, а некоторые птицы, которые выводятся всего в несколько недель, по-видимому, могут жить более 100 лет».

В последнее время Бунге2 возвратился к изучению отношений между продолжительностью роста и жизни и предложил новый способ исследования для установления связи между ними. Он заметил, что по периоду, в который новорожденное позвоночное удваивается в весе, можно судить о скорости его роста. Он установил, что ребенок только через 180 дней достигает веса вдвое больше, чем имел при рождении.

Лошадь, гораздо менее долговечная, чем человек, удваивается в весе в 60 дней, корова — в 47, овца — в 15, свинья — в 14, кошка — в 91/2, собака — в 9 дней.

Несмотря на интерес этих данных, невозможно, однако, признать такой прямой связи между периодом удвоения веса и продолжительностью жизни: наблюдаемые уклонения слишком значительны.

Период этот для лошади почти в 7 раз длиннее, чем для собаки; между тем лошадь живет только втрое дольше, чем собака (лошадь редко достигает более 60 лет, а собака — 20). Овца же удваивается в весе значительно медленнее собаки, а живет меньше последней. По нашим наблюдениям, некоторые новорожденные мыши уже в течение первых суток могут в 4 раза увеличиться в весе. Они удваиваются в весе в 36 раз быстрее, чем собака, хотя последняя живет лишь в 5 раз долее.

1 Lecons sur la physiologie et l'anatomie comparee, 1870, IX, p. 446.

2 Archiv f. die gesamte Physiologie, Bern, 1903, 95, S. 606.

52

Впрочем, сам Бунге не делает определенных выводов на основании своих цифр; он, скорее, приводит их для поощрения к дальнейшим исследованиям. Он также не согласен с мнением Флуранса, возражая, что если коэффициент 5 последнего применим к человеку, то неприменим к лошади: она перестает расти в 4 года и достигает 40 лет гораздо чаще, чем человек 100 лет.

В последнее время известный берлинский профессор Рубнер1 сделал попытку определить количество энергии, потребляемой во время роста и в продолжение жизни, думая найти в этом основание для решения вопроса о долговечности. В конце концов он приходит к тому выводу, что последняя зависит от способности живой протоплазмы к непрерывному размножению. При том условии, когда ему удавалось помешать дрожжевым клеткам размножаться, они быстро старели и умирали. Причину этого Рубнер видит именно в отсутствии разлагаемости живого вещества дрожжей, которая необходима для возобновления, размножения и живучести. Не проще ли объяснить одряхление их тем, что при особенных условиях жизни, осуществленных Рубнером, дрожжи подвергались отравлению продуктами их жизнедеятельности и потому быстро умирали.

Нельзя признать постоянства отношений между размерами и продолжительностью роста, с одной стороны, и долговечностью — с другой, как это было сформулировано Бюффоном и Флурансом; тем не менее совершенно справедливо, что каждый данный вид имеет свой предел для роста и жизни, за который не может перейти, и что эти границы зависят от внутренних причин. Эти чисто физиологические условия не мешают, однако, продолжительности жизни колебаться в довольно широких пределах под влиянием внешних условий.

На этом-то особенно и настаивает Вейсман в своем известном исследовании о продолжительности жизни. По его мнению, долговечность зависит главным образом от физиологических свойств клеток нашего организма, а также и от внешних условий и естественного подбора признаков, полезных для видовой жизни.

Для продолжения жизни животных необходимо, чтобы они размножались, чтобы их потомство могло достичь зрелости и размножиться в свою очередь. В органическом же мире встречаются многочисленные примеры весьма умеренной плодовитости. Большинство птиц, приспособленных к жизни в воздухе, что несовместимо с большим весом тела, кладут мало яиц. Примером могут служить хищные птицы — орлы, коршуны и т. д. Они кладут яйца только раз в год и выводят всего по два, а иногда даже по одному птенцу. При этих условиях

1 Sitzungsberichte d. k. preussischen Akad. d. Wissenschaften, 16 Jan., 1908. См. также: Archiv f. Hygiene, 1908.

53

долговечность у них становится средством для сохранения вида; это тем более необходимо, что яйца и птенцы подвергаются многочисленным опасностям*.

Разные враги уничтожают яйца, а птенцы часто гибнут от преждевременных холодов. При этих неблагоприятных условиях вид давно бы исчез, если бы не был долговечен.

Наоборот, очень плодовитые животные обыкновенно живут недолго. Таковы мыши, крысы, кролики и многие другие грызуны. Они живут не более 5 или 10 лет, но это вполне возмещается громадным количеством их потомства.

Можно было бы даже предположить очень тесную, так сказать, физиологическую связь между долговечностью и слабой плодовитостью. Всем известно, что плодовитость изнашивает материнский организм; матери, имеющие много детей, стареют преждевременно и часто не достигают преклонного возраста. В этом случае плодовитость как бы сокращает жизнь. Следует, однако, воздержаться от такого вывода. Продолжительность жизни, по крайней мере у позвоночных, приблизительно одинакова у обоих полов. Между тем затраты организма в пользу нового поколения гораздо сильнее у самок, чем у самцов. А между тем самки иногда живут дольше их. Факт этот установлен главным образом относительно человеческого рода, где женщина чаще мужчины достигает 100 и более лет.

Мы не имеем права считать слабую плодовитость причиной долговечности, потому что многие очень плодовитые животные в то же время весьма долговечны. Так, встречаются виды попугаев, которые несут два или три раза в год сразу по 6 и 9 яиц. Семейство уток одновременно и плодовито, и долговечно. Число их яиц редко бывает менее шести, а иногда доходит до 16 (Брем, Птицы, т. II).

Обыкновенная дикая утка кладет до 20 и 30 яиц. В некоторых тропических странах домашние утки в течение целой части года кладут ежедневно по одному яйцу. Дикие гуси высиживают в течение одного периода кладки от 7 до 14 яиц (id), между тем как утки, так и гуси обыкновенно долговечны.

Я наблюдал утку, которой было более 20 лет и которая тем не менее выглядела молодой и здоровой. Утки и куры, несмотря на свою плодовитость, достигают иногда 20- и 30-летнего возраста (Усталэ).

Могут возразить, что птицы эти в раннем возрасте подвергаются опасности от многочисленных врагов. Кто не видел, как коршуны, лисицы и другие хищники похищают цыплят, утят и вообще разных птенцов? Поэтому здесь долговечность можно бы объяснить приспособлением для сохранения вида, несмотря на частое истребление птенцов. Именно этим объясняет Вейсман долговечность плавающих и многих других птиц. Однако приходится признать, что во всех этих случаях долговечность

54

нисколько не зависит от рисков, которым подвергаются птенцы, а что она установилась совершенно независимо. В противном случае виды, у которых птенцы так часто гибнут, вскоре исчезли бы.

Мы имеем подобные данные относительно животных предшествующих геологических эпох — животных, ныне вымерших.

Итак, долговечность плодовитых животных должна зависеть от особой причины, не связанной ни с плодовитостью, ни с уничтожением потомства. Причину эту следует искать в физиологических условиях организма, но ее нельзя отнести ни на счет продолжительности роста, ни на счет крупных размеров взрослого животного.

Рассмотрев некоторые гипотезы относительно продолжительности жизни, проф. Усталэ1 в своей крайне интересной статье о долговечности остановился на пищевом режиме как на причине этого явления. Он думает, что «существует известное отношение между способом питания и долговечностью. В общем, травоядные, по-видимому, живут дольше хищников. Это, вероятно, зависит от того, что первые легче и более постоянно находят вокруг себя все нужное для пропитания и не подвергаются, подобно хищникам, смене прожорливости и невольного голодания».

Действительно, многие примеры подтверждают это правило; так, слоны и попугаи, питающиеся растениями, чрезвычайно долговечны. Но рядом и многие другие животные, ведущие хищный образ жизни, живут поразительно долго. Многочисленные примеры показывают, что между птицами дневные и ночные хищники крайне долговечны. Вороны питаются падалью и живут также весьма долго.

Мы не имеем достаточно точных данных относительно продолжительности жизни таких хищников, как крокодилы; но несомненно, что они также живут очень долго.

Итак, причины долговечности следует искать в другом.

Для того чтобы прийти к каким-нибудь определенным выводам, необходимо бросить беглый взгляд на различную продолжительность жизни во всем животном мире.

1 La Nature, 12 mai, 1900, p. 378.

55

II

Продолжительность жизни низших животных.—Пример долговечности актиний и других беспозвоночных.— Долговечность насекомых.—Долговечность холоднокровных позвоночных.—Долговечность птиц.—Долговечность млекопитающих.—Различная продолжительность жизни обоих полов.— Соотношения между долговечностью, плодовитостью и продуктивностью организма.

Продолжительность жизни животных в высшей степени разнообразна. Однако беглого взгляда достаточно, чтобы убедиться в зависимости ее от множества различных причин.

Так как высшие животные почти всегда крупнее беспозвоночных, а долговечность до некоторой степени связана с размерами, то можно было бы предположить, что позвоночные живут дольше низших, а между тем это вовсе не так.

Некоторые очень просто организованные животные живут чрезвычайно долго. Лучшим примером этому служат актинии, организм их крайне прост. Их пищеварительные органы мало обособлены, а нервная система развита крайне слабо. Животные эти чрезвычайно долго живут в неволе. Я помню; что в давние времена видел у Лойда, директора гамбургского аквариума, актинию, которой было несколько десятков лет и которую он тщательно хранил в особом сосуде. Наблюдали морскую анемону, относящуюся к виду Actinia mesembryanthemum, которая прожила 66 лет. Шотландский зоолог Даляйль поймал ее уже вполне зрелой в 1828 г. Ей тогда должно было быть приблизительно 7 лет. Она пережила своего хозяина на 36 лет и умерла в 1887 г. в Эдинбурге от неизвестной причины*.

Несмотря на эту поразительную долговечность, Actinia mesembryanthemum растет очень быстро и чрезвычайно плодовита. По мнению Даляйля, анемоны этого вида достигают зрелости через 15 месяцев. Пойманный им экземпляр произвел 334 детеныша в течение двадцати лет (1828—1848 гг.). После нескольких лет бесплодия он в одну ночь 1857 г. родил 230 маленьких актиний. Небывалая плодовитость эта уменьшилась с возрастом, но даже в 58 лет анемона еще производила по 5 и 20 детенышей сразу. В течение 7 лет, начиная с 1872 г., она произвела еще 150 новых особей.

Животное это имеет вес, несомненно, не более 1/40 или 1/50 части веса взрослого кролика, а между тем более чем в 6 раз долговечнее его.

Ашворт и Нельсон Аннандаль (1. с.) наблюдали другую морскую анемону, вида Sagartia troglodytes, достигшую 50 лет. Она отличалась от более молодых особей только меньшей плодовитостью.

56

Рядом с этими долговечными полипами встречаются другие, например Flabellum, которые живут не более 24 лет. Причина таких колебаний нам неизвестна1.

Не меньшие различия представляет продолжительность жизни мягкотелых и насекомых. В то время как некоторые брюхоногие (Vitrina, Succinea и т. д.) живут всего несколько лет, другие, как Natica heros, достигают 30-летнего возраста. Некоторые двустворчатые мягкотелые, как Tridacna gigas, живут до 60 и даже до 100 лет2.

Долговечность различных насекомых тоже очень разнообразна. Некоторые травяные вши живут всего несколько недель; другие виды того же отряда (полужесткокрылые), как некоторые цикады, живут 13 и 17 лет. Жизнь их, следовательно, гораздо продолжительнее, чем жизнь мелких грызунов: мышей, крыс и морских свинок.

Один вид североамериканской цикады называется Cicada septemdecim, потому что личинка ее живет 17 лет в земле у корней яблонь, соками которой питается. В зрелом состоянии насекомое это живет лишь немного более месяца — ровно столько времени, сколько необходимо для кладки яиц и произведения нового поколения. Последнее только через 17 лет вновь выходит из земли.

Между этими крайними примерами долговечности насекомых находится целый ряд промежуточных.

При таких условиях современная наука напрасно искала бы закона, управляющего продолжительностью жизни.

Очень часто правила, до известной степени приложимые к животным, вообще неприменимы к насекомым.

Так, крупные сверчки и кузнечики живут меньше многих гораздо более мелких жуков.

Матки пчел живут 2 и 3 года, а иногда достигают 5 лет, в то время как бесплодные работницы умирают в первый же год. Самки муравьев, несмотря на свой незначительный рост и громадную плодовитость, живут 12 лет и более (Форель).

Отсутствие научных сведений относительно всего касающегося физиологии тканей низших животных вообще и насекомых в частности не позволяет нам составить себе понятия о причинах разнообразия их долговечности. Мы имеем гораздо больше точных данных относительно позвоночных. Поэтому для решения занимающего нас вопроса и следует обратиться именно к ним.

Факты показывают, что организация позвоночных значительно совершенствуется, поднимаясь от рыб к млекопитающим, продолжительность же их жизни, наоборот, следует по

1 Proceedings of the R. Society of Edinburgh, XXV, IV, 1904. 2 Bronn's. Klassen und Ordnungen des Thierreichs, III, S. 466.

57

обратному пути. В общем, низшие позвоночные живут долее млекопитающих.

Несмотря на недостаточность сведений относительно продолжительности жизни рыб, мы, однако, вправе считать ее очень значительной. Так, римляне, чтившие угрей, хранили их в аквариумах в течение 60 лет и более. Предполагают, что лососи достигают 100 лет, а щуки могут жить еще гораздо дольше. Часто ссылаются на пример, приведенный Гессенером

о щуке, которая была поймана возле Гейльбрунна в 1230 г. и прожила 267 лет.

Предполагают, что карпы также живут очень долго. Бюффон определяет их долговечность в 150 лет. Прежде утверждали, что старые карпы в прудах Шантильи и Фонтенебло жили несколько столетий; но Э. Бланшар доказал неточность этого на том основании, что большинство этих рыб было уничтожено во время французской революции. Тем не менее долговечность карпов следует считать весьма значительной.

Менее данных имеем мы относительно жизни земноводных. Известно, однако, что даже мелкие представители этого класса живут довольно долго. Так, наблюдали 12- и 16-летних лягушек и 36-летних жаб.

Больше данных имеем мы о долговечности пресмыкающихся. Крупнейшие представители этого класса — крокодилы и кайманы — растут очень долго и отличаются большой долговечностью. В парижском зоологическом саду несколько кайманов живет более 40 лет; несмотря на это, они не обнаруживают никаких признаков старости.

Черепахи живут очень долго, хотя они значительно меньших размеров, чем крокодилы. Одна черепаха жила 80 лет в саду наместника Капской колонии. Предполагают, что ей уже около 200 лет. Другая черепаха Галапагосских островов достигла 175 лет. В лондонском зоологическом саду была 150-летняя черепаха. В Норфолке (в Англии) одна сухопутная черепаха прожила 100 лет.

Меррэй рассказывает, что в библиотеке дворца Ламбет сохраняют остов сухопутной черепахи, привезенной в 1623 г. в резиденцию архиепископа Кентерберийского, где она прожила 107 лет1. Другая черепаха, помещенная епископом Ландом в епископальный сад Фулгама, жила 128 лет. Я наблюдал сухопутную черепаху (Testudo mauritanica), история которой известна за 86 лет, но предполагают, что она еще старше и что ей около 100 лет.

Меньше мы имеем точных сведений относительно змей и ящериц. Однако вышеприведенные факты относительно пресмыкающихся вообще дают нам право думать, что и эти отряды их точно так же отличаются долговечностью.

1 Oustalet. La longevite chez les animaux vertebres. La Nature, 12 mai, 1900, p. 378.

58

Легко предположить, что значительная долговечность низших позвоночных зависит от того, что все физиологические отправления их очень медленны. Их кровообращение так вяло, что сердце у черепахи бьется всего 20—25 раз в минуту.

Вейсман (1. с. стр. 4) считает одним из факторов долговечности «быстроту или медленность, с которой протекает жизнь, другими словами — обмен питательных веществ и жизненных отправлений».

Однако изучение продолжительности жизни птиц показывает, что, несмотря на свою теплокровность, быстроту движений и физиологических отправлений, они, вообще говоря, долговечны. Хотя в первой главе было уже приведено несколько примеров этого рода, тем не менее ввиду важности вопроса, следует разобрать его более подробно. Задача эта значительно облегчается работой Гернея1, собравшего множество точных данных.

Из таблицы, заключающей более 50 видов птиц различных групп, видно, что они живут не менее 81/2 и 9 лет (Podargus Cuvieri, Chelido urbica). Такая кратковременная жизнь, однако, исключительна; наоборот, всего чаще птицы достигают от 15 до 50 лет и более. Даже мелкие птицы живут относительно долго. Так, канареек выдерживали в течение 17 и до 20 лет, а щеглов — в течение 23 лет. Полевой жаворонок достигает 24 лет, а бурые и серебристые чайки — 31 года и 44 лет.

Птицы средней величины, питающиеся животной или растительной пищей, плодовитые или нет, все безразлично живут несколько десятков лет. Ограничимся немногими примерами. В своей таблице Герней насчитывает 14 попугаев, живших средним числом 43 года. Наименьший их возраст равнялся 15, а наибольший — 81 году.

А. Гумбольдт приводит американскую легенду, по которой попугаи пережили одно индейское племя. Но даже если не придавать серьезного значения этой легенде, то и тогда остается достаточное число фактов, доказывающих долговечность этих птиц.

Левальан рассказывает историю попугая Жако (Psittacus erithaceus), потерявшего память в 60 лет, зрение — в 90 лет и умершего в 93 года. Другой попугай, относящийся, вероятно, к тому же виду, по словам Женнингса, жил 77 лет. Какаду также долговечны. Джонс, Лайард и Бетлер приводят примеры желтохохлых попугаев 50, 72 и 81 годов. М. Абраамс утверждает, что один американский попугай достиг 102 лет.

Мне самому пришлось исследовать двух попугаев того же вида (Chrysotis amazonica); один из них умер 82 лет с проявлениями одной только дряхлости; другой же прожил у нас 3 года

1 On the Comparative Ages to Which Birds Live. The Ibis January, 1889, ser. VII, v. V., p. 19.

59

и умер приблизительно 70 или 75 лет. Он имел здоровый, совсем не дряхлый вид и погиб от острого воспаления легких. В лондонском зоологическом саду из попугаев дольше всех жил Coracopsis vasa, умерший через 54 года после доставления его туда.

Среди птиц долговечны не одни попугаи. Герней в своей таблице приводит еще следующие примеры: 2 ворона (Corvus corax) 69 и 50 лет, 2 филина (Bubo maximus) 68 и 53 лет, 52-летний кондор, царственный орел 56 лет, пепелистая цапля (Ardea cinerea) 60 лет, дикий гусь 80 лет и домашний лебедь 70 лет. Цифры эти далеки от легендарной долговечности, которую приписывают некоторым птицам (например, трехсотлетний возраст лебедя); тем не менее продолжительность жизни представителей этого класса очень значительна. К тому же у Гернея собраны не все примеры долговечности птиц.

Из многочисленных данных других лиц приведу следующие. В зверинце при дворце Шенбрунн (близ Вены) наблюдали белоголового коршуна (Neophron perenopterus), умершего в 118 лет, двух золотистых орлов (Aquila chrysaetos) 104 и 80 лет (Усталэ, 1. с.).

Пайкрафт1 рассказывает, что пойманная в Норвегии в 1829 г. самка орла прожила 75 лет в Англии, куда была перевезена. За последние 30 лет она произвела 90 детенышей. Тот же автор приводит пример сокола, прожившего 162 года.

Ч. Митчель упоминает журавля (Grus communis), жившего в лондонском зоологическом саду в течение 42 лет, и бразильского сокола (Polyborus brasiliensis), прожившего там же более 41 года.

Все эти данные ставят вне сомнения значительную долговечность птиц, но в то же время показывают, что пресмыкающиеся живут еще дольше их. Птицы, по-видимому, никогда не достигают возраста крокодила и некоторых черепах.

Итак, очевидно, что долговечность позвоночных обратно пропорциональна их положению в зоологической системе. Это еще рельефнее обнаруживается на млекопитающих, жизнь которых вообще короче, чем у птиц.

Существуют некоторые отдельные примеры млекопитающих, живущих не менее самых долговечных птиц. Сюда относится слон. Прежде думали, что это самое крупное из млекопитающих может жить несколько веков, 300 или даже 400 лет. Но и эта легенда, подобно рассказам о необыкновенной долговечности лебедей, никогда не была подтверждена.

Мы не имеем точных данных относительно продолжительности жизни диких слонов; что же касается прирученных, то наблюдали, что они в некоторых случаях достигают 100 лет. В зоологических садах и лучших зверинцах, где присмотр за ними очень хорош, они обыкновенно достигают всего 20—25 лет.

1 Country Life, June 25, 1904.

60

Африканский слон ла Шеврет, подаренный парижскому зоологическому саду (Jardin des plantes) Магометом-Али в 1825 году, прожил всего 30 лет. Из официального правительственного . отчета английских владений в Индии видно, что из 138 купленных слонов всего один выжил 20 лет (Брем, Млекопитающие, т. II).

Так как у слона эпифизы длинных костей не срастаются ранее 30 лет, то, по формуле Флуранса, животное это должно бы жить более 150 лет. До сих пор вывод этот, однако, не подтвердился. На основании более точных данных весьма вероятно, что слон иногда может прожить более 100 лет.

Нередко ссылаются на пример слона, жившего на Цейлоне в продолжение всего периода голландского владычества, т. е. в течение 140 лет. Этот слон был найден в конюшне во время изгнания португальцев в 1656 г. Бирманцы и карианы, хорошо знакомые со всем, касающимся слонов, утверждают, что их долговечность колеблется между 80 и 150 годами. Первые полагают, что слон начинает стареть между 50 и 60 годами (Evans, 1. с., стр. 7).

Ч. Митчель, на основании собранных им данных, полагает, что средняя продолжительность жизни слонов не превышает 30, а наибольшая — 100 лет.

Такого возраста, как слоны, не достигают другие млекопитающие, кроме человека. Даже близкие к слону носороги, несмотря на свои крупные размеры, не живут очень долго.

По Усталэ (1. с., стр. 378), «однорогий индийский носорог, умерший в начале века в зверинце зоологического сада, в 25 лет проявлял уже все старческие признаки». «Другой носорог того же вида прожил в лондонском зоологическом саду 37 лет».

По Гриндону, носороги достигают будто бы 70 и даже 80 лет, но это утверждение основано скорее на соображениях о медленности роста этих животных, чем на действительных фактах.

Несмотря на свои крупные размеры, лошади и рогатый скот живут сравнительно недолго. Первые достигают средним числом от 15 до 30 лет. Они стареют уже начиная с 10 лет, но могут достичь 40 лет и более. Наблюдали пони Уэльской области, жившего 60 лет, но это весьма редкий пример. В случаях исключительной долговечности лошади достигают 50 (лошадь архиепископа Меца) и 46 лет (лошадь фельдмаршала Ласи).

Еще менее долговечны жвачные. У домашних быков уже в 5 лет обнаруживаются первые предвестники старости в виде желтения зубов. Начиная с 16 или 18 лет, зубы выпадают или ломаются; корова перестает давать молоко, а бык более не способен воспроизводить. «Бык живет не более 25 или 30 лет» (Брем, Млекопитающие).

61

Несмотря на такую краткую жизнь, плодовитость этих животных невелика. Период беременности коровы длится приблизительно, как и у женщины, т. е. 242—287 дней. Производит корова всего по одному теленку в год. Период плодовитости ее также длится всего несколько лет.

Другой представитель жвачных — овца — отличается еще меньшей долговечностью. По Гриндону, она живет всего 12 лет, хотя достигает иногда и 14; этот возраст у нее соответствует уже глубокой старости, так как зубы ее обыкновенно начинают выпадать в 8 и 10 лет.

В Мон-Дор, во Франции, где разводят много коз, их долговечность определяют в 18 лет, но известны единичные случаи, когда козы жили значительно дольше и еще в возрасте 27 лет давали молоко1.

Некоторые жвачные, как верблюды и олени, живут долее рогатого скота. По собранным мною сведениям в Икицохуровском улусе Калмыцкой степи верблюд может жить до 40 лет. Я видел там верблюда 22 лет, еще очень сильного и хорошего ходока. Самка верблюда начинает рожать с 4 лет. Если ее не заставляют делать тяжелую работу, то она плодится до 25 лет; рабочая же самка плодится лишь до 15 лет. Думают, что олени могут жить до 30—40 лет, т. е. гораздо меньше, чем им приписывают легенды об их необычайной долговечности. В лондонском зоологическом саду дольше всего жил один канадский олень (Cervus canadensis), но и он умер уже спустя 20 лет и 3 месяца после доставления его туда.

Всем известно, что домашние животные недолговечны. Собака в среднем живет не более 16 или 18 лет. Уже начиная с 10 и 12 лет она обнаруживает явные признаки одряхления. Ионнат приводит редкий пример 22-летней собаки, а Рей Ланкестер (Comparative longevity, p. 60) видел 34-летнюю собаку. Самая старая собака, какую я мог наблюдать, имела 22 года.

Обыкновенно думают, что кошки менее долговечны, чем собаки. Считают, что средняя продолжительность их жизни— 10 или 12 лет, а между тем кошка в этом возрасте далеко не имеет дряхлого вида, свойственного старым собакам. Благодаря любезности директора альфорской ветеринарной школы Барье, мы имели в своем распоряжении 23-летнюю кошку. Она была еще довольно бодра и умерла от рака печени.

Грызуны вообще и домашние породы их в частности необыкновенно плодовиты и живут очень недолго. Так, кролик с трудом достигает 10 лет, а морская свинка вообще не живет более 7 лет. По собранным нами данным, мышь ранее 3 лет уже совершенно дряхла.

Белые крысы, которых я развожу в моей лаборатории, уже

1 Crepin. La Chevre, 1906, p. 303.

62

около 2 лет перестают размножаться и не живут более 3 лет.

Из всего вышеприведенного несомненно вытекает, что как крупные, так и мелкие млекопитающие вообще живут менее долго, чем птицы. Приходится, следовательно, предположить, что в организме млекопитающих есть нечто, вызывающее значительное сокращение их жизни.

В то время как низшие позвоночные, включая и птиц, размножаются яйцами, млекопитающие, за редкими исключениями, рождают живых детенышей. Так как затраты организма часто сильнее при производстве детенышей, чем при кладке яиц, то, быть может, этим возможно объяснить меньшую долговечность млекопитающих. Известно, что сильная плодовитость ослабляет организм. Паразитический внутриутробный образ жизни детенышей в конце концов должен истощать материнский организм. Однако гипотеза эта наталкивается на противоречащие ей факты. Долговечность млекопитающих приблизительно одинакова у обоих полов, а между тем производительность организма гораздо больше у самки, чем у самца. Следует вспомнить, что долговечность не есть постоянный признак вида, одинаковый у обоих полов. Мир животных представляет много обратных примеров. Особенно у насекомых встречаем мы весьма неодинаковую долговечность у самцов и у самок одного и того же вида. Большею частью самки живут дольше самцов. Так, самки стрепсиптер в 64 раза долговечнее самцов. Но среди бабочек встречаются примеры (как Aglia Tau), где самцы живут дольше самок (Вейсман, 1.с., стр. 85). У человека также замечается некоторая разница в долговечности полов, причем дольше живут женщины.

В большинстве примеров неодинаковой долговечности обоих полов оказывается, что дольше живут самки; сокращение жизни, следовательно, зависит не от траты организма на произведение потомства, так как самки затрачивают на это гораздо больше самцов.

К тому же более глубокий разбор фактов показывает, что затраты в пользу потомства у млекопитающих менее значительны, чем у птиц; между тем последние живут дольше их.

Всем известно, что производительность животного вовсе не непременно соответствует его плодовитости. Рыбы или лягушки, сразу кладущие тысячи яиц (щука, например, производит их 130 000), несомненно, гораздо плодовитее воробья, кладущего в год не более 18 яиц, или кролика, производящего в тот же срок от 25 до 56 детенышей. Тем не менее для производства этого гораздо меньшего числа яиц или детенышей воробей или кролик затрачивает гораздо больше вещества, чем рыба или лягушка.

Я выбирал наиболее плодовитых представителей среди птиц и млекопитающих.

63

Воробей и кролик употребляют на производство своего потомства больше материала, чем вес их собственного тела; лягушка же затрачивает всего 1/7 часть веса своего тела на громадное количество икры, которую кладет.

Как общее правило, установлено, что, в то время как плодовитость, т. е. число произведенных яиц или детенышей, уменьшается у высших животных, производительность их, наоборот, увеличивается. Если выразить производительность по отношению к 100 единицам веса, то у земноводных она будет равняться всего 18%, 50% у пресмыкающихся, 74% у млекопитающих и 82% у птиц1.

Очевидно, что если сокращение жизни млекопитающих зависит от преждевременного истощения организма потомством, то главную роль при этом должна играть не плодовитость, а производительность. Между тем, как было сейчас указано, производительность у птиц больше, чем у млекопитающих.

Следовательно, более короткая жизнь млекопитающих сравнительно с птицами вовсе не зависит от большей затраты организма их на потомство.

Краткость их жизни также не зависит от производства детенышей вместо яиц, как у более долговечных птиц и пресмыкающихся. Это достаточно доказано одинаковой долговечностью самцов того же вида, не производящих ни яиц, ни детенышей.

Поэтому надо искать другую причину краткости жизни млекопитающих.

III

Связь между долговечностью и устройством пищеварительных органов.— Слепая кишка у птиц.— Толстые кишки млекопитающих.—Роль толстых кишок.—Кишечные микробы.—Их роль в самоотравлении и в самозаражении организма.—Прохождение микробов сквозь стенки

кишок.

Напрасно стали бы мы искать какой-нибудь точки опоры для объяснения значительного укорачивания жизни млекопитающих сравнительно с птицами или так называемыми «холоднокровными» позвоночными в устройстве их органов кровообращения, дыхания, нервной или половой системы. Скорее всего найдем мы разгадку в органах пищеварения.

1 Статья Лейкарта «Zeugung» в R. Wagner-Handworterbuch d. Physiologie, 1848.

64

При рассмотрении анатомического строения кишечника в ряде позвоночных нас поражает тот факт, что толстые кишки достигают значительного развития только у одних млекопитающих. У рыб они составляют наименее существенную часть органов пищеварения и имеют вид короткого канала, немного более широкого, чем тонкие кишки. Только у земноводных начинают кишки увеличиваться, принимая вид расширенного мешка. У некоторых пресмыкающихся толстые кишки еще более развиваются в этом отношении; они снабжены даже боковым мешком, соответствующим слепой кишке.

Толстые кишки мало развиты еще и у птиц; они коротки и неизвилисты. У многих птиц к этой части кишок присоединяются две более или менее развитые слепые кишки. Последние совершенно отсутствуют у лазящих птиц, таких, как дятел (Picus major) и многих других; они встречаются в виде двух рудиментарных отростков у орла, коршуна и других дневных хищников, а также у голубя и подорожника. Органы эти более развиты у ночных хищников, у голенастых уток и т. д. Но только у бегающих птиц, как у страуса, нанду, казуаров и других, достигают толстые кишки наибольшего развития1.

Так, я нашел, что у нанду (Rhea americana) слепые кишки достигают почти 2/3 длины тонких кишок. Последние имели 1 м 65 см длины, в то время как одна слепая кишка имела 1 м 1 см, а другая — 95 см. Обе слепые кишки с их содержимым (880 г) весили более 10% всего веса тела нанду (8460 грамм).

Помимо этих нескольких примеров, представляющих скорее исключение из правила, толстые кишки вообще мало развиты у птиц. Наоборот, они достигают наибольших размеров у млекопитающих. У последних одна только конечная часть, заключенная в тазовой полости и называемая прямой кишкой, соответствует всем толстым кишкам низших позвоночных. Другая же, значительно большая часть толстых кишок развилась у одних только млекопитающих, обособившись в толстую кишку в тесном смысле (colon) (Видерсгейм, Grundriss d. Vergl. Anat. d. Wirbeltiere, Teil 3, 1893, S. 415).

Вот что говорит по этому поводу Гегенбаур2, авторитет относительно всего, касающегося сравнительной анатомии: «Конечная часть кишечника достигает своего наибольшего развития в длину у млекопитающих. Она в то же время резко отличается большим объемом, вследствие чего и была названа толстой кишкой, в отличие от средней, более узкой части кишечника — тонких кишок».

«Вследствие своей значительной длины толстые кишки образуют несколько заворотов таким образом, что конечная

1 Maumus. Les coecums des oiseaux. Annales des sciences naturelles, 1902. 2 Учебник сравнительной анатомии, 1874.

65

часть их, прямая кишка, следует тому же пути, как и у других позвоночных».

Мы имеем дело с двумя, несомненно, соответствующими разрядами фактов: с одной стороны, млекопитающие вообще менее долговечны, чем птицы и другие низшие позвоночные, с другой — толстые кишки их гораздо длиннее, чем у всех остальных позвоночных. Но имеем ли мы право признать причинную связь между этими двумя явлениями? Не есть ли это простое совпадение?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует сначала рассмотреть роль толстых кишок позвоночных. У низших представителей этой группы (рыб, земноводных, пресмыкающихся и птиц) они, в тесном смысле слова, служат простым вместилищем пищевых остатков и не принимают никакого участия в пищеварении, происходящем в желудке и в тонких кишках. Одна слепая кишка может до некоторой степени выполнять пищеварительное отправление. Пресмыкающиеся, стоящие на низкой ступени в ряду позвоночных, имеют представителей, снабженных слепой кишкой; последняя еще слишком мало обособлена от толстых кишок в тесном смысле, чтобы можно было признать в ней самостоятельную роль.

У большинства птиц обе слепые кишки, наоборот, резко отделены от остального кишечника. Часть пищи проникает в них и задерживается там достаточное время для переваривания. Момюс нашел в слепых отростках птиц соки, переваривающие белковые и крахмалистые вещества и преобразующие тростниковый сахар. Наоборот, ему никогда не удалось наблюдать ни малейшего действия этих соков на жиры. Однако пищеварительная способность слепых кишок вообще настолько незначительна, что удаление их у петухов и у уток не вызывает никаких болезненных изменений.

Многие птицы имеют только зачаточные слепые кишки; другие же вовсе лишены их.

Органы эти у птиц, следовательно, несущественны и находятся на пути исчезновения.

У одних только бегающих птиц оба слепых отростка развиты очень сильно и играют, по-видимому, значительную роль в организме. Но мы не знаем еще ничего определенного относительно их пищеварительного отправления.

Различие между толстыми кишками млекопитающих и птиц еще значительнее.

У некоторых млекопитающих толстые кишки являются простым продолжением тонких; они одних размеров и почти что одинакового строения с последними. При этих условиях толстые кишки могут выполнять определенную пищеварительную роль. Так, Эймер1 убедился в том, что в этих случаях они

1 Virchow's Archiv, 1869, В. 48, S. 151.

66

переваривают пищу в такой же степени, как и тонкие, но такие примеры исключительны. Толстые кишки млекопитающих большею частью отделены клапаном от тонких и сообщаются непосредственно со слепой кишкой, часто достигающей очень больших размеров. У лошади орган этот имеет вид огромного конусообразного мешка с очень утолщенными стенками. Вместимость его равна 35 литрам. Слепая кишка также очень развита у многих других травоядных, например у тапира, слона и множества грызунов. Она, несомненно, переваривает те пищевые вещества, которые подолгу остаются в ней.

У многих млекопитающих, особенно у хищников, слепая кишка совершенно отсутствует; у иных же, как у кошки и собаки, она только слабо развита. В этом случае слепая кишка или вовсе не играет пищеварительной роли, или играет ничтожную.

Что же касается толстых кишок в строгом смысле слова, то, несомненно, что они, за редкими исключениями, например у летучей мыши, не выполняют никакой сколько-нибудь заметной пищеварительной функции. Эймер, изучавший вопрос этот на крысах и мышах, не мог подметить у них ни малейших признаков пищеварения в толстых кишках.

Относительно человека также было сделано множество исследований в этом направлении: все они привели к отрицательным результатам.

В работе, сделанной под руководством проф. И. П. Павлова, доктор Стражеско1 пришел к выводу, что в нормальных условиях переваривание и усвоение пищи происходит у млекопитающих почти исключительно в тонких кишках и что толстые кишки играют лишь очень ограниченную роль в претворении пищи. Только при некоторых болезнях кишечного канала, вследствие усиления червеобразного движения, пищевые вещества вместе с пищеварительными соками быстро переходят в толстые кишки, где первые подвергаются переработке со стороны последних.

Итак, толстые кишки (не включая слепой кишки) не могут быть признаны органами пищеварения; это не мешает им, однако, всасывать жидкости, выработанные в тонких кишках. Как известно, пищевые остатки обезвоживаются в толстых кишках, принимая вследствие этого форму плотных испражнений.

Слизистая оболочка толстых кишок, однако, так легко поглощает одну воду, но не другие жидкости.

Вопрос о всасывании толстыми кишками был очень тщательно изучен вследствие своей практической важности. Часто больные не могут питаться обыкновенным путем, так что

1 Труды Общества русских врачей в С.-Петербурге, сентябрь—октябрь, 1905, стр. 18.

67

жизнь их зависит от возможности питания иным способом.

В этих случаях делают подкожные впрыскивания питательных веществ или гораздо чаще вводят последние через прямую кишку. Этим можно только некоторое время поддерживать организм, так как всасывательная способность толстых кишок очень ограниченна.

По мнению Черни и Лаученбергера1, толстые кишки на всем своем протяжении способны всосать всего 6 г белкового вещества в течение 24 часов, что указывает на очень слабую питательную способность. Думали, что толстые кишки легче всасывают белковые вещества, предварительно переваренные и обращенные в пептоны. Но исследования Эвальда2 обнаружили, что и в этом случае всасывание весьма неполно.

Недавно опыты Гейлэ3 над собаками с фистулой слепой кишки и над человеком с искусственным выводным отверстием толстых кишок показали, что последние не всасывают яичного белка, а только в незначительной степени воду, тростниковый и виноградный сахар. Они легко всасывают только щелочные жидкости из испражнений. Несмотря на это, больных удается кормить с помощью питательных промывательных жидкостей, главным образом из молока4.

Не будучи в состоянии ни переваривать пищи, ни всасывать достаточного количества питательных веществ, толстые кишки, однако, снабжены множеством мелких железок, выделяющих слизь. Последняя служит для смазывания уплотненных испражнений и для облегчения их выхода.

Из этого можно бы вывести, что так сильно развитые у млекопитающих толстые кишки служат только для уплотнения и выведения пищевых остатков. Но отчего более развиты они у млекопитающих, чем у всех остальных позвоночных?

Я высказал предположение, что толстые кишки так сильно развились у млекопитающих для того, чтобы позволить им не останавливаться во время бега для опорожнения кишок.

С этой точки зрения, роль толстых кишок свелась бы к тому, чтобы служить вместилищем пищевых остатков.

Пресмыкающиеся и земноводные ведут ленивый образ жизни, они могут двигаться медленно, потому что обладают для своей защиты или ядами (как жабы, саламандры и змеи), или очень твердой чешуей (как черепахи), или необыкновенной силой (как крокодилы). Млекопитающие же должны бегать очень быстро как для того, чтобы нагнать свою добычу, так и для того, чтобы убегать от врагов. Эта подвижность достигается благодаря сильному развитию конечностей и значительной

1 Virchow's Archiv, 1874, Bd. 59.

2 Zeitschrift f. klinische Medicin, 1887, B. XII.

3 Mitteilungen a. d. Grenzgebieten d. Med. Chir., 1905, B. XIV.

4 Aldor. Centralblatt f. in. Medicin, 1898, S. 161.

68

вместимости толстых кишок, допускающих весьма продолжительное накопление в них пищевых остатков.

Для опорожнения кишок млекопитающие должны останавливаться и принимать особое положение; это каждый раз усиливает для них опасность в борьбе за существование. Хищник, принужденный во время погони за добычей несколько раз останавливаться, был бы поставлен в очень невыгодное положение сравнительно с таким, который мог бы этого не делать. Точно так же травоядное животное, убегающее от преследования хищника, тем легче спасается, чем реже придется ему останавливаться.

По этой гипотезе, усиленное развитие толстых кишок соответствует насущной потребности организма в его борьбе за существование.

Известный биолог Ив Делаж1 не признает этого объяснения. Он думает, что конечное расширение прямой кишки было бы совершенно достаточным и прибавляет, что «каждому из нас приходилось видеть, как травоядные животные испражняются на бегу».

Конечное расширение прямой кишки млекопитающих не может служить достаточным резервуаром для испражнений; попав в него, последние вызывают неотложную потребность своего удаления. Экскременты и скопляются поэтому в толстой кишке, из которой через известные промежутки времени переходят в прямую. Дойдя сюда, они вызывают особое ощущение, побуждающее к их выбрасыванию наружу.

Ив Делаж не дает точных указаний относительно того, какие именно млекопитающие испражняются на бегу. Мы видим нередко, что запряженные лошади делают это на ходу или даже при медленном беге. Однако этого не наблюдается при быстром беге. Компетентные лица утверждают, что лошади никогда не опоражнивают кишок во время скачек. В зоологических садах, где достаточно места для беганья, млекопитающиеся останавливаются для естественных нужд.

Дебрейль, имевший в Мелене, в обширном парке, множество ценных животных, заметил, что навоз их всегда бывает в кучах, а не разбросан, как это должно было бы быть при его выделении на бегу. Даже антилопы, скачущие и бегающие с необыкновенной быстротой, принуждены останавливаться для опорожнения кишок. Навоз их состоит из множества очень мелких комков, как у козы. В борьбе за существование, когда млекопитающее бежит от врага или преследует добычу, мы имеем дело не с медленным бегом лошади, запряженной в омнибус или экипаж, а с быстрейшей скачкой. При этом в высшей степени полезным оказывается орган, позволяющий продолжительное скопление в нем испражнений.

1 L'annee biologique, 7 annee, 1902, Paris, 1903, p. 590.

69

Моя гипотеза происхождения толстых кишок поэтому является очень правдоподобной.

С одной стороны, возможность долго сохранять пищевые остатки обеспечивает жизнь млекопитающего в чрезвычайно опасных случаях, а с другой — эта же способность может стать источником многих неудобств. Из них главное — сокращение долговечности: пищевые остатки, накопленные и долгое время задержанные в толстых кишках, становятся очагом микробов; последние же вызывают различные брожения, иногда очень вредные для организма.

Несмотря на несовершенство наших сведений по этому вопросу, мы вправе утверждать, что некоторые микробы кишечной флоры могут быть вредными для здоровья: они или распространяются в организме, или отравляют его своими выделениями. Особенно ярко подтверждают это некоторые человеческие болезни.

Нередко встречаются люди, которые могут в течение нескольких дней вовсе не испражняться, не чувствуя от этого никакого непосредственного вреда. Но гораздо чаще наблюдается обратное. Задержание пищевых остатков в течение немногих дней очень часто приводит к более или менее серьезным нарушениям здоровья. Особенную чувствительность к запорам обнаруживает организм, предварительно уже чем-нибудь ослабленный. Кому не случалось видеть серьезной болезни маленьких детей вследствие простого запора? Дю Паскье1 следующим образом описывает состояние этих больных. У ребенка «делается оловянный цвет лица, впалые глаза, расширенные зрачки, заостренный нос. Температура поднимается до 39 и 40°, пульс ускорен, слаб и часто неправилен. Возбуждение, бессонница, иногда конвульсии, тяжесть в затылке, косоглазие — все это указывает на отравление нервной системы; дело иногда доходит до обмороков и высшей степени слабости. Нечистый и сухой язык, рвота, зловонный понос указывают на сильное расстройство пищеварения». Гютинель особенно настаивает на частом появлении высыпи преимущественно на спине, седалищных частях, на икрах и предплечьях. Расстройства эти иногда бывают смертельными, но всего чаще проходят после очищения кишок.

Беременные женщины и роженицы также очень страдают от запоров. Акушеры часто наблюдают такие случаи. Заимствую у Бушэ2 следующее описание подобного заболевания. «Вслед за вполне нормальными родами, во время которых были приняты все асептические предосторожности и которые прошли совершенно естественно и правильно, больная иногда испы-

1 Gazette d'hopitaux, 1904, p. 715.

2 Заболевания, вызванные запорами во время беременности, родов и после родов. Дисс., Париж, 1902, стр. 32.

70

тывает потрясающий озноб и головную боль. Дыхание становится зловонным, язык обложен, подмышечная температура доходит до 38—39°. Живот вздут, подпупочная область чувствительна. Ощупывание указывает на уплотнение в тазовых впадинах или на затверделые тяжи вдоль толстой кишки. Усиленная жажда и полное отсутствие аппетита; больная жалуется на запор, длящийся в течение нескольких дней. Прописывают ей слабительное, промывательные, исключительно молочный режим. За этим следует обильное очищение кишок, температура падает, живот перестает быть чувствительным, аппетит возвращается, и больная быстро оправляется» *.

Больные с болезнями сердца, печени или почек также очень чувствительны к задержке пищевых остатков в кишках. Часто одно отклонение от правильной диеты или простой запор вызывают у них серьезное заболевание. Все это хорошо известно врачам. Они давно убедились в том, что очищение кишок большей частью вызывает значительное улучшение.

С другой стороны, научные опыты показали, что искусственная задержка экскрементов (через перевязку прямой кишки или другие части кишечника) представляет серьезную опасность для организма.

Из всех современных данных бесспорно вытекает, что источником всего зла служат микробы, кишащие в пищевых остатках. Содержимое кишечника, не заключающее микробов, как, например, у зародыша или новорожденного (их мекониум), не представляет никакой опасности для организма, так как клеточные остатки и выделения совершенно безвредны сами по себе.

В кишках встречаются и безобидные микробы, но рядом с ними — множество вредных. От последних, несомненно, и зависят заболевания, вызываемые запорами.

При изучении этих вредных влияний ученые натолкнулись на очень большие затруднения. Они остановились на предположении, что кишечные микробы выделяют различные яды и что последние, всасываясь стенками кишок, вызывают описанные выше заболевания. Вот почему часто говорят о самоотравлении у детей, рожениц и людей с больным сердцем, печенью или почками.

Пытались выделить и подробнее изучить эти яды; но именно тут-то и встретились многочисленные затруднения. Во избежание влияния самих микробов, приходилось их уничтожать нагреванием, антисептическими веществами или удалять их фильтрацией. Между тем эти приемы в то же время могут изменять и их яды. Поэтому в данном случае методы эти неприменимы.

Шаррэн и Плэй1 добивались получить более определенные

1 Comptes rendus de 1'Academie des Sciences, Paris, 1905, 10 juillet, p. 136.

71

результаты в этом направлении; они нагревали кишечные микробы до 57—59°, до температур, по всей вероятности, недостаточных для существенного повреждения микробных ядов. Микробы, впрыснутые после такой обработки в вены кроликов, вызывают быструю смерть последних или (смотря по количеству впрыснутой жидкости) заболевания, подобные вышеописанным при запорах.

Кукула1 также пытался воспроизвести у животных явления отравления, впрыскивая им микробные выделения, добытые при закупорке кишок. Ему удалось вызвать очень острые явления, как рвоту, конвульсии, контрактуры шеи и спины и т. д., одним словом, целый ряд симптомов, наблюдаемых при закупорке кишок у человека или в других случаях задержания экскрементов.

От некоторых кишечных бактерий (Bacillus Welchii, В. putrificus, В. sporogenes, В. coli) удалось получить сильно действующие яды, способные всасываться через стенку кишечного канала. В этом отношении особенно замечателен ботулический бацилл (В. botulynus), изученный ван Эрменгемом2 и встречающийся в кишках человека лишь в некоторых случаях так называемого кишечного отравления. Одной капли яда, выделяемого этой бактерией и проглоченной кроликом, достаточно, чтобы привести к смертельной интоксикации, симптомы которой подобны наблюдаемым у лиц, отравленных испорченными продуктами.

Среди чрезвычайно вредных микробных ядов нужно считать масляную кислоту и продукты гниения белковых веществ, которые образуются главным образом в толстом кишечнике. Общеизвестно, что расстройства часто сопровождаются отделением гнилостных газов (сероводород, болотный газ) и зловонными испражнениями. Роль микробов гниения в этих случаях не вызывает сомнения. С нашей точки зрения, особенно интересны яды бактерий постоянной кишечной флоры, способные вызывать медленное отравление и перерождение органов, соответствующее старости, т. е. склероз артерий мозга, почек, печени и пр. Как было сказано выше, паракрезол и индол,одни из этих ядов, вводимые в течение нескольких месяцев в рот кроликов и обезьян в маленьких количествах, обусловливают у них подобные явления.

Давно уже убедились в том, что запор благоприятствует разложению пищевых остатков в кишках, вследствие этого он и вызывает так часто заболевания. Это общепринятое положение в последнее время вызвало возражения со стороны некоторых бактериологов; они были поражены незначительным числом микробов в испражнениях лиц, страдающих запорами.

1 Archiv f. klin. Chirurgie, 1901, В. XXIII, S. 773.

2 Kolle u. Wassermann. Handb. d. pathogen. Microorganism. B. II, 1903, S. 678.

72

Новый факт этот открыт Страсбургером1. Сотрудник же его Шмидт2 доказал, что экскременты людей, страдающих запорами, не вызывают гниения, даже если ввести их в легко разлагающиеся вещества. Однако, несмотря на точность этих фактов, невозможно согласиться со сделанными из них выводами. Испражнения, самостоятельно выделенные страдающими запорами, недостаточно сходны с остающимися в их кишках. В то же время как самостоятельно выделенные экскременты содержат сравнительно мало микробов, испражнения, остающиеся в кишках, те, которые выделяются с помощью промывательных, наоборот, изобилуют различными бактериями. Этот факт подтверждается исследованиями мочи страдающих запорами. В ней всегда заметное нарастание серноэфирных кислот, производимых разложением в кишках.

Очень вероятно, что рядом с самоотравлением микробными ядами во время запоров кишечные микробы непосредственно проникают в кровообращение. В болезнях, вызываемых запорами, многие симптомы очень напоминают явления настоящей инфекции. Мы вправе предположить, что новые исследования в этом направлении докажут присутствие микробов кишечного происхождения при вышеизложенных заболеваниях в крови больных детей, беременных женщин и рожениц.

Вопрос о проходимости кишечных стенок для микробов является одним из наиболее спорных в бактериологии. Он послужил поводом для многих работ, результаты которых далеко не согласны между собой. Несмотря на все эти затруднения, мы можем, однако, составить себе общую картину явлений, происходящих в кишках, наполненных микробами.

Ненарушенная стенка кишок вообще препятствует проникновению микробов в организм. Это, однако, не мешает некоторым бактериям проходить из кишок в организм и кровь. Многочисленные опыты, предпринятые на различных животных (на лошадях, собаках, кроликах и т. д.), показали, что часть проглоченных микробов проникает сквозь стенки кишок то в соседние лимфатические железы, то в легкие, селезенку и печень. Иногда микробы эти встречаются в лимфе и в крови. Очень много спорили о том, проходят ли таким образом микробы сквозь неповрежденную стенку кишок или же только через какое-нибудь, хотя бы мельчайшее нарушение ее. Чрезвычайно трудно с точностью решить этот вопрос, но легко убедиться в том, что он не представляет особенного интереса. Как известно, стенки кишечника крайне легко могут быть поранены малейшим прикосновением. Даже самые мягкие зонды, введенные в желудок с величайшей предосторожностью, могут вызвать нарушения целости слизистой оболочки,

1 Schmidt u. Strasburger. Die Faeces des Menschen, III part, Berlin, 1903. S. 268.

2 Die Funktionsprufung des Darmes mittels der Probekost, Wiesbaden, 1904, S. 56.

73

достаточные для проникновения сквозь него микробов в кровь. В обыденной же жизни стенка кишечника нередко должна предоставлять возможность микробам проникать сквозь нее. Частое присутствие микробов в брыжеечных железах здоровых животных1 достаточно доказывает это.

Итак, несомненно, что кишечные микробы и их яды могут распространяться в организме и вызывать в нем более или менее серьезные повреждения. Отсюда естественный вывод, что чем более изобилует кишечник микробами, тем более становится он источником зла, сокращающим существование.

Из всех частей кишечника толстые кишки всего богаче микробами и развиты всего более у млекопитающих. Поэтому мы вправе предположить, что продолжительность жизни последних значительно сократилась именно вследствие хронического отравления их обильной кишечной флорой.

IV

Связь между долговечностью и кишечной флорой.— Жвачные.—Лошадь.—Кишечная флора птиц.—Бегающие птицы и их кишечная флора.—Продолжительность жизни бегающих птиц.—Летающие млекопитающие.— Кишечная флора и долговечность летучих мышей.— Некоторые исключения из общего правила.— Нечувствительность низших позвоночных к некоторым кишечным ядам.

Вышеизложенная гипотеза не может быть окончательно проверена при настоящем положении наших знаний, так как многие факторы не поддаются еще точному определению. Тем не менее накопилось уже достаточно прочно установленных наукою данных, чтобы попытаться приступить к этой задаче.

Несмотря на сокращение в общем жизни млекопитающих, между ними рядом с недолговечными встречаются и такие, которые живут очень долго.

К последней категории относится слон, изредка достигающий очень преклонного возраста. В первую категорию входят главным образом жвачные. В предыдущей главе мы привели корову и овцу, как пример животных, быстро стареющих и недолговечных. Они представляют поразительное исключение из правила, по которому долговечность прямо пропорциональна размерам и продолжительности роста.

1 Вопрос о проникновении микробов сквозь стенки кишок был в последнее время хорошо изучен Фикером в «Archiv fur Hygiene», В. 52, S. 179.

74

Корова стареет очень рано, несмотря на то что она гораздо крупнее женщины, что внутриутробный период ее такой же или несколько длиннее и что зубы ее вырастают окончательно в 4 года. Между 16 и 18 годами корова уже совсем стара, в то время как женщина в эти годы едва достигает зрелости. 30 лет — предельный возраст рогатого скота, женщина же в это время находится в полном расцвете сил.

Овца достигает зрелости в 5 лет, когда окончательно вырастут все ее зубы; вскоре затем она начинает уже стареть. В 8 или 10 лет зубы ее выпадают, и она перестает быть способной к воспроизведению (Брем, Млекопитающие, т. II).

Эта преждевременная старость близко известных нам жвачных, которые находятся к тому же при наилучших условиях ухода, совпадает с необыкновенным богатством их кишечной флоры.

Уже вследствие их сложного желудка пища долго застаивается в нем, а затем в толстых кишках происходит то же с пищевыми остатками.

По мнению Штомана и Вейске1, у овец остатки принятой пищи окончательно удаляются из организма только через неделю. Хотя при нормальных условиях твердые экскременты овцы с виду не обнаруживают сильного загнивания, но стоит вскрыть ее брюшную полость, чтобы убедиться в противном: содержимое кишок переполнено микробами и издает сильный запах разложения. Поэтому не удивительно, что овцы живут очень недолго.

Другое крупное травоядное животное — лошадь — также живет недолго и рано стареет. У нее простой желудок, и она не пережевывает жвачки. Тем не менее пищеварение ее совершается медленно, и в сильно развитых толстых кишках скопляется множество пищевых остатков.

Элленбергер и Гофмейстер2 доказали, что в общем пища в ее кишечнике остается в течение 4 дней. Она пребывает в желудке и в тонких кишках не более 24 часов; в толстой же кишке почти втрое дольше. Какая разница с птицами, у которых пища вовсе не застаивается в кишках!

Организм птиц приспособлен к летанию, вследствие этого тело их достигло наивозможнейшей легкости. Большинство их костей, так же как и полостей туловища, наполнено воздушными мешками. Отсутствие мочевого пузыря и толстой кишки, в тесном смысле слова, мешает накоплению мочи и испражнений, выделяемых наружу по мере своего образования. Частое удаление пищевых остатков у птиц не представляет для них того неудобства, как для млекопитающих. При полете задние

1 Цит. у Фредерика и Ниэла. Elements de Physiologie humaine, изд. 4-е, 1899, стр. 256,

2 Цитировано Фредериком и Ниэлом, 1. с.

75

конечности неподвижны, что допускает свободное опорожнение кишок. И действительно, птицы часто выбрасывают испражнения на быстром лету.

При этих условиях организации и жизни не удивительно, что кишечник птиц представляет очень бедную микробную флору. Так, кишки столь долговечного попугая содержат чрезвычайно мало микробов. Их почти вовсе нет в его тонких кишках, а в прямой так мало, что экскременты, состоящие из слизи и пищевых остатков, только изредка содержат по нескольку микробов.

Коэнди1, занимающийся в Пастеровском институте кишечной флорой, выделил у попугая из кишок всего пять видов микробов.

Даже у питающихся падалью хищных птиц число кишечных микробов очень ограниченно. Я исследовал ворон, которых кормил гнилым, кишащим микробами мясом. Испражнения их содержали очень мало микробов, и, что всего удивительнее, кишки их не распространяли ни малейшего гнилостного запаха. В то время как вскрытый труп травоядного млекопитающего, как, например, кролика, распространяет в комнате сильный запах разложения, вскрытый кишечник вороны вовсе не издает дурного запаха. От этого отсутствия загнивания в кишках, по всей вероятности, и зависит чрезвычайная долговечность таких птиц, как попугаи, вороны и другие близкие им виды.

Можно возразить, что долговечность эта зависит не от бедности кишечной флоры, а скорее от внутренней организации вышеупомянутых птиц. Чтобы ответить на это возражение, следует бросить беглый взгляд на бегающих птиц.

Не все птицы летают. Есть такие, у которых крылья мало развиты; зато ноги их очень сильны и способны к быстрому бегу. К таким бегающим птицам принадлежат страус, казуар, нанду и тинаму. Птицы эти не летают и, следовательно, ведут образ жизни, сходный с млекопитающими. Они так быстро убегают от преследования врагов, что перегоняют даже лошадь (страус, нанду). Но, как и млекопитающим, это мешает им испражняться на ходу; поэтому для опорожнения кишок им приходится останавливаться.

Мне удалось наблюдать тинаму (Rhynchotes rufescens) в неволе, которые для этого отправления останавливаются сразу среди быстрого бега. Г-н Дебрейль, по моей просьбе, занялся этим вопросом и заметил, что тинаму и нанду, которых он держит в своем парке, всегда останавливаются для опорожнения кишок. Он утверждает, что испражнения их, даже обильные, всегда скучены.

Что касается страусов, то г-н Ривьер, директор опытного сада в Гамма (в Алжирии), любезно сообщает мне следующее в

1 Bulletin de 1'Institut Pasteur, 1903.

76

своем письме от 18 января 1901 г.: «Страусы испражняются реже других птиц. Так как мы не имеем случаев наблюдать страусов на очень больших пространствах, то трудно утверждать, может ли животное это испражняться во время продолжительного бега; apriori нужно думать, что нет. Страус останавливается для опорожнения кишок, пучок перьев его хвоста поднимается, передняя часть туловища откидывается назад, брюшная поверхность резко сокращается, сфинктер клоаки открывается под сильным напором изнутри, и экскременты выкидываются с силой и шумом».

Толстые кишки бегающих птиц так сильно развились именно вследствие риска, которому подвергались последние при остановках для удаления экскрементов.

Несмотря на то что слепые кишки этих птиц переваривают пищу, особенно растительную, богатую клетчаткой, не следует, однако, думать, что отростки эти были приобретены для пищеварительных отправлений.

В самом деле слепые кишки развиты гораздо меньше у небегающих птиц, хотя последние употребляют такую же пищу. Слепые кишки их бывают даже рудиментарными, как, например, у голубя.

Не удивительно, что застаивание пищевых остатков в толстых кишках бегающих птиц обусловливает развитие чрезвычайно богатой кишечной флоры. Чтобы убедиться в том, стоит только взглянуть на микроскопический препарат испражнений бегающих птиц. Содержимое кишок других птиц заключает мало микробов и очень незначительное число их видов, тогда как у бегающих птиц экскременты переполнены множеством микробов самых разнообразных видов.

Таким образом, в слепых кишках нанду рядом с нитевидными бактериями находятся спиральные формы, палочки, вибрионы и разнообразные кокки (рис. 13).

Кишечная флора тинаму еще богаче бактериями.

По расчету Коэнди, кишки бегающих птиц заключают не меньшее количество микробов, чем кишки млекопитающих, до человека включительно.

Если защищаемая нами гипотеза верна, то бегающие птицы, благодаря своей обильной кишечной флоре, должны быть менее долговечными, чем летающие. Вопрос этот необходимо изучить подробнее. К бегающим птицам относятся самые крупные из существующих видов. Страусы крупнее всех ныне живущих птиц. Что же касается мадагаскарских Aepyornis, то размерами они превосходили всех птиц вообще.

Исходя из правил, по которым крупные животные долговечнее мелких, страусы должны бы жить особенно долго.

Между тем факты показывают нам как раз обратное. Г-н Ривьер, заведующий разведением страусов в Алжирии и, следовательно, очень опытный в вопросах, касающихся этих

77

Рис. 13. Бактерии из содержимого слепой кишки нанду.

птиц, сообщает мне следующее в упомянутом выше письме: «Не следует доверяться легендам о долговечности страуса, привезенного мною из Сахары; они ни на чем не основаны. Мои личные наблюдения по этому вопросу, хотя и немногочисленны, но совершенно точны! Я сохранял родившихся при мне страусов в течение 26 лет».

«На основании следующего примера думаю, что животные эти могут достигать до 35 лет. В течение 20-летнего опыта я видел одну самку такого возраста. Она очень хорошо высиживала яйца и быстро бегала. Умерла она от старости с проявлением всех признаков дряхлости: растрескивание кожи, наросты, сухость, выпадение перьев и пр. До конца жизни самка эта несла яйца, хотя и неправильно. Последние были очень мелки, скорлупа их была зернистая, а не гладкая и блестящая, как это характерно для берберийской расы».

В окрестностях Ниццы, на ферме, где разводят страусов, показывают старого самца, прозванного «Крюгером», которому будто бы 50 лет1. По сведениям, любезно доставленным мне графиней Штакельберг, «о возрасте „Крюгера" не имеют точных данных; но перечисление всех событий его жизни указывает на то, что ему не менее 50 лет». Факт этот очень удивил Ривьера, потому что, несмотря на свою долголетнюю опытность, он не встречал подобного случая.

Собранные нами данные относительно других бегающих птиц также не указывают на большую долговечность их. Герней (1. с.) приводит пример казуара (Casuarius Westermanni),

1 Журнал «Птицеводство», октябрь, 1904, стр. 3.

78

жившего 26 лет в роттердамском зоологическом саду, а также трех австралийских казуаров (Dromaius Novae Hollandiae), которых наблюдали в одной и той же местности в течение 20, 22 и 28 лет.

Усталэ упоминает о другом казуаре того же вида (Ornis, 1899, IX, стр. 62), умершем в Лондоне после 23 лет.

Нанду (Rhea americana), довольно крупные бегающие птицы, живут еще менее долго. Бекинг думает, что они не переживают 14—15 лет, причем часто умирают от старости (Брем, Птицы).

Дебрейль, однако же, сообщил мне, что нанду, живущий в его парке близ Парижа, достиг уже 30-летнего возраста.

В сравнении с долговечностью летающих птиц (попугаев, хищников) нас поражает краткость жизни бегающих птиц, так хорошо выносящих неволю и размножающихся в ней. Летающие птицы, несмотря на значительно меньшие размеры, живут 80, 100 лет и даже больше.

Трудно найти более красноречивое подтверждение теории сокращения жизни в связи с развитием кишечной флоры. Стоило птицам приспособиться к наземному образу жизни и приобрести сильно развитую толстую кишку, изобилующую микробами, чтобы продолжительность их жизни сократилась.

В то время как некоторые птицы, перестав вести воздушный образ жизни, в известных отношениях приблизились к млекопитающим, некоторые млекопитающие приобрели крылья и стали до известной степени походить на птиц. Таковы летучие мыши.

Толстые кишки, полезные бегающим животным, становятся вредными летающим вследствие того, что увеличивают их вес. И в самом деле летучие мыши совершенно лишены слепой кишки; толстая же кишка их вполне изменила как свое устройство, так и функцию.

У летучих мышей она не является широким каналом, служащим вместилищем пищевых остатков, но имеет такой же диаметр и почти такое же строение, как и тонкие кишки. Она снабжена множеством железок и, как было упомянуто в предыдущей главе, переваривает пищу,подобно тонким кишкам. Одним словом, в сущности, толстая кишка обратилась, так сказать, в часть тонкой, которая сама значительно укоротилась. При этих условиях летучие мыши не способны долго удерживать свои экскременты и опоражнивают кишки так же часто, как птицы.

Я убедился в том, что крупные плодоядные летучие мыши (Pteropus medius) испражняются ежечасно.

Исследование их экскрементов обнаруживает невероятную для млекопитающих бедность в микробах. Их кишечник почти асептичен и заключает только единичные бактерии.

79

Я кормил плодоядных летучих мышей морковью, так же как кроликов, морских свинок и мышей. У летучих мышей пищеварение завершалось уже через 1 1/2 часа, и экскременты их были переполнены остатками моркови. У грызунов же пищеварение длилось очень долго, и в их слепых кишках успевало накопиться множество пищевых остатков. Поэтому и кишечная флора, несмотря на одинаковую пищу, была очень различна у этих животных; у плодоядных летучих мышей она почти совершенно отсутствовала, между тем как у кроликов, морских свинок и мышей находились в изобилии самые разнообразные виды микробов. Так как в кишечнике летучих мышей не происходит никакого разложения, то и экскременты их не имеют дурного запаха. После поглощения яблок или бананов испражнения их пахли этими фруктами.

Как мы видели, птицы, ведущие образ жизни млекопитающих, приобретают очень обильную кишечную флору и живут менее долго, чем птицы, ведущие воздушный образ жизни. Было бы крайне интересно определить продолжительность жизни летучих мышей как млекопитающих, ведущих образ жизни птиц и имеющих такую ничтожную кишечную флору. Мне не удалось получить точные данные относительно долговечности летучих мышей в прямом смысле слова, т. е. насекомоядных. Специалисты, к которым я обращался, не могли дать мне определенного ответа. Но на основании некоторых народных поговорок можно думать, что животные эти очень долговечны. Так, во Фландрии говорят: «стара, как летучая мышь» (vie comme une chauve-souris). To же мнение распространено и в Малороссии.

Что же касается плодоядных летучих мышей, то мне удалось установить, что они живут довольно долго даже в неволе, т. е. при неблагоприятных для них условиях.

Я сам видел плодоядную летучую мышь (Pteropus medius), купленную в Марселе 14 лет назад. Она не обнаруживала никаких признаков старости, и зубы ее отлично сохранились. Умерла она от случайной острой болезни. Я знаю другую летучую мышь того же вида, живущую в неволе уже 15 лет. В лондонском зоологическом саду такая же летучая мышь жила 17 лет1. Так как эти животные были пойманы взрослыми, то, без сомнения, были старше вышеуказанных возрастов. Хотя продолжительность жизни летучих мышей и не точно установлена, но, принимая в соображение их величину, не превышающую роста морской свинки, мы вправе считать их довольно долговечными.

Во сколько раз меньше живут значительно более крупные овцы, собаки и кролики в связи с их чрезвычайно богатой кишечной флорой!

1 Country Life, 1905.

80

Вышеприведенные данные подтверждают мою мысль, что кишечная флора играет важную роль в ускорении старости. Но не следует, однако, думать, что гипотеза эта также легко объясняет все наблюдаемые факты.

Очевидно, что не всегда можно измерять вредное влияние микробов их обилием в кишках. Прежде всего надо иметь в виду, что рядом с вредными микробами существуют и полезные. Кроме того, несмотря на свою многочисленность, микробы могут быть не особенно вредными, если организм не чувствителен к их ядам. Таким образом, тетаническая палочка, иногда водящаяся в кишках человека, может убить его, проникнув в пораненную стенку кишок, в то время как она безвредна для крокодила и черепахи, которые крайне нечувствительны к ее яду.

Организм человека и высших животных обладает очень сложной оборонительной системой против микробов и их ядов. Поэтому легко предвидеть, что проявления защиты организма очень разнообразны, смотря по преобладанию той или другой части этой оборонительной системы. Так, организм переносит обилие кишечных микробов в том случае, когда обладает способностью разрушать или нейтрализовать их яды или же когда последние не проникают сквозь кишечную стенку.

В этом направлении и следует искать объяснения некоторых вышеуказанных исключений не только кажущихся, но и действительных. Примером первых могут служить ночные хищные птицы. Слепые кишки их достигают иногда десяти сантиметров (у филина, Bubo maximus), но незначительные пищевые остатки сосредоточены исключительно в их конечных булавовидных частях и заключают небольшое количество микробов. У дневных же хищников (орла, коршуна и т. д.) слепые кишки коротки и никогда не заключают пищевых остатков.

Несмотря на большую разницу в длине слепых кишок, как дневные, так и ночные хищники отличаются большою долговечностью, потому что разница эта ничуть не вызывает различия в кишечной флоре, довольно бедной в обоих случаях.

Нельзя с точностью сказать, представляет ли слон исключение из общего правила. Толстые кишки его, и в особенности слепая, развиты у него очень сильно. Но, во-первых, неизвестно, может ли слон действительно жить очень долго, а, во-вторых, из исследований Барыкина и Шиллера, произведенных в моей лаборатории, оказалось, что в кишечной флоре слона очень многочисленны молочнокислые и сахарообразовательные бактерии (Clycobacter). Слон, таким образом, если и не живет очень долго, то, по теории, имеет право жить 100 лет и более.

Особенно интересно было добыть сведения относительно долговечности обезьян, этих высших млекопитающих, с сильно развитыми толстыми кишками. Больше всего данных о них

81

сообщает Чальмерс Митчель1 в его недавно вышедшей работе о продолжительности жизни млекопитающих и птиц в лондонском зоологическом саду за 32 года (с 1870 по 1902 г.). Оказалось, что обезьяны живут в общем недолго. Еще всех дольше, из числа почти двух с половиною тысяч обезьян, прожила там короткохвостая мартышка (Macacus rhesus), умершая через 11 лет и 11 месяцев после доставления ее (известно, что ловят чаще всего молодых обезьян, легче попадающих в ловушку). Несколько меньше (10 лет и 10 месяцев) жила яванская мартышка (М. cynomolgus). Даже крупные павианы оказались недолговечны, так как самый долгий срок их жизни в саду не превысил 9 лет и 5 месяцев. Между тем низшие обезьяны Старого Света легко приручаются и охотно живут поблизости от людей. В этом отношении они отличаются от человекообразных обезьян, которые, наоборот, приспособляются чрезвычайно трудно. Поэтому не удивительно, что в лондонском саду не удалось выдержать последних дольше немногих лет. Самый долгий срок выпал на лысого шимпанзе (Anthropopithecus calvus), прожившего там 7 лет и 10 месяцев.

Продолжительность жизни человека.— Теория Эбштейна относительно нормальной продолжительности жизни человека.—Примеры долговечности в человеческом роде.— Условия, способные объяснить наибольшую долговечность человека.

Человек унаследовал свою организацию с ее свойствами от млекопитающих предков.

Жизнь его значительно короче, чем у пресмыкающихся, но длиннее, чем у большинства птиц и млекопитающих. Он унаследовал, между прочим, сильно развитые толстые кишки с обильной микробной флорой.

Зародышевая жизнь и рост человека продолжительны. Поэтому, основываясь на теоретических соображениях, можно бы ожидать, что он должен жить гораздо дольше, чем в действительности.

Знаменитый швейцарский физиолог XVIII века Галлер думал, что человек может прожить до 200 лет. По мнению Бюффона, «если человек не умирает от случайной болезни, то может дожить до 90 и 100 лет» (1. с., стр. 572). По Флурансу, «человек растет в течение 20 лет и живет в пять раз дольше, т. е. 100 лет» (1. с., стр. 86).

1 Proceedings of the Zoological Society of London, June, 1911.

82

В действительности же долговечность человека далеко не достигает этих цифр, основанных на теоретических соображениях. Мы видели, что правило, построенное на периоде роста, может быть принято в общих чертах, но что оно неприменимо к каждому отдельному случаю, так как причины, влияющие на продолжительность жизни, слишком разнообразны.

Статистика показывает, что наибольшая смертность в людском роде выпадает на ранний детский возраст. В один первый год жизни средним числом умирает 1/4 всех детей. После этого периода наибольшей смертности последняя постепенно уменьшается до наступления половой зрелости. Затем смертность опять медленно и постепенно возрастает, достигая высшей своей степени между 70 и 75 годами. После этого она опять понижается до конечного предела человеческой жизни.

Итальянский ученый Бодио убежден в том, что громадная смертность маленьких детей — естественное явление, имеющее целью помешать слишком большому нарастанию человеческого рода. Мнение это, однако, неосновательно, тем более что легко понизить смертность новорожденных соблюдением правил рациональной гигиены. Смертность эта зависит всего чаще от кишечных заболеваний, связанных с непригодным питанием. Поэтому успехи культуры значительно сокращают смертность детей.

Невозможно также согласиться с мнением, будто усиленная смертность между 70 и 75 годами указывает на то, что возраст этот — естественный предел человеческой жизни. Основываясь на изучении смертности в большинстве европейских стран, Лексис приходит к выводу, что нормальная жизнь человека не должна превышать 75 лет.

Д-р Эбштейн1 принимает эти статистические данные и утверждает, что «нормальный предел жизни, дарованный природою человеку, наступает в возрасте всего большей смертности. Если человек умирает до этого периода — смерть его преждевременна. Не всякий достигает естественного предела жизни. Жизнь часто пресекается до него и только в редких случаях переходит за этот предел».

Однако тот факт, что многие люди в 70—75 лет еще хорошо сохранены как в физическом, так и умственном отношениях, не позволяет считать этот возраст естественным пределом человеческой жизни.

Такие философы, как Платон, поэты, как Гете и Виктор Гюго, и художники, как Микеланджело, Тициан и Франс Гальс, создали некоторые из лучших своих произведений позднее возраста, считаемого предельным как Лексисом, так и Эбштейном.

С другой стороны, смерть, наступающая в эти годы, только

1 Die Kunst, das menschliche Leben zu verlangern, 1891, S. 12.

83

в незначительной степени зависит от старческой немощи. Так, в 1902 г. в Париже на 1000 смертных случаев между 70 и 74 годами от старости умерло1 всего 85 человек. Большинство стариков умирало от заразных болезней: воспаления легких и чахотки, от болезней сердца, почек и кровоизлияний в мозгу.

Эти болезни могут быть в значительной степени устранены, и смерть, причиняемая ими, случайна, а не естественна.

Вывод этот подтверждается тем, что некоторые люди живут гораздо долее общепринятого предельного возраста. Случаи достижения 100 лет не особенно редки. В 1836 г. во Франции на население 33 1/2 миллиона (33 540 910) пришлось 146 столетних стариков, что составляет приблизительно 1 на 220 000 человек. В некоторых странах Восточной Европы число доживших до 100 и более лет значительно больше. Так, в Греции, где вообще много стариков, из 25 641 до 100 лет доживает один человек, т. е. в 10 раз более, чем во Франции2.

Каков же предельный возраст, которого может достичь жизнь человека?

В древние времена некоторым избранникам божиим приписывали жизнь в несколько веков. По Библии, Мафусаил достиг 969 лет. Однако предание это основано на ошибочном расчете.

По Гомеру, Нестор пережил «три человеческих века», а иллириец Дандо и один из лакмейских королей якобы достигли 500 и даже 600 лет. Несомненно, что эти данные древних веков совершенно неточны. Гораздо большего доверия заслуживают менее отдаленные от нас сведения, по которым крайний человеческий возраст не превышает 185 лет. Приводят пример основателя аббатства в Глазго — Кэнтигерна, известного под именем святого Мунго, который умер 5 января 600 года 185 лет3. Другим примером необычайной долговечности служит один венгерский земледелец Петр Зортай, родившийся в 1539 г. и умерший в 1724 г. По другим данным венгерских летописцев XVIII века, наблюдались случаи долговечности в 147 и 172 года.

Еще менее сомнений внушает факт, что в Норвегии некий Дракенберг прожил от 1626 до 1772 года. Он был прозван «северным старцем». Его захватили в плен африканские пираты, у которых он прожил 15 лет в неволе. Затем он прослужил 91 год матросом. Его романтическая история привлекла внимание современников, и в газетах того времени можно найти о нем много сведений («Gazette de France» 1764 г.; «Gazette d. Utrecht» 1767 г. и т. д.)4.

Часто приводят в пример долговечности шропшайрского

1 Annuaire statistique de la ville de Paris. 23 annee, 1904, p. 164—171.

2 Ornstein. Virchow's Archiv, 1891, B. 125, S. 408.

3 Ebstein, p. 70.

4 Lejoncourt. Galerie des centenaires, Paris, 1842, p. 96—98.

84

крестьянина Фому Парра. Он был в тяжелой работе до 130 лет и умер в Лондоне в возрасте 152 лет и 9 месяцев. Этот пример — один из наиболее достоверных. Вскрытие Парра было сделано знаменитым Гарвеем и не обнаружило никаких органических повреждений. Даже реберные хрящи его не окостенели, сохранив упругость, как у молодых людей. Лишь мозг был плотен и упруг при пальпации, так как пересекающие его борозды затвердели и высохли на всем протяжении. Парр был погребен в Вестминстерском аббатстве (Lejoncourt, p. 101).

Мы вправе, следовательно, допустить, что человек может дожить до 150 лет. Примеры эти, однако, очень редки, так как в два последних века мы не встречаем больше ни одного достаточно проверенного случая такой чрезвычайной долговечности. Существуют указания, будто в начале XIX века двое стариков достигли 142 и 155 лет. Но к этим указаниям следует относиться очень осторожно. Наоборот, примеры 100, 105, 110 и даже 120-летних возрастов не особенно редки.

Такая долговечность встречается не у одной белой расы, но и у цветных рас.

По Притчарду1, негры иногда доживают до 115, 160 и даже 180 лет. В течение XIX века в Сенегамбии 8 негров достигли от 100 до 121 года. Шемэн2 сам видел в 1898 г. в Фундиугне старика, которому, по словам туземцев, было 108 лет. Состояние его здоровья оставалось удовлетворительным, и он ослеп только в последние годы. Тот же автор приводит из «New York Herald'a» (13 июня 1855 г.) пример одной индианки Северной Каролины старше 140 лет и индейца 125 лет.

Женщины чаще мужчин достигают 100 лет и более. Разница, однако, невелика.

Так, в Греции в 1885 г. на народонаселение приблизительно в 2 млн. (1 947 760) оказалось 278 человек, достигших от 95 до 110 лет, и между ними было 133 мужчины и 145 женщин (Орнштейн, 1. с., стр. 406). В Париже в течение 7 лет (от 1833 до 1839 г. включительно) насчитали 26 мужчин, доживших от 95 до 100 и более лет, и 49 женщин того же возраста (Шемэн, стр. 85).

Как эти, так и многие данные подтверждают, что мужская смертность вообще всегда превышает женскую.

Большинство столетних старцев отличается здоровьем и крепким телосложением. Однако преклонного возраста достигают иногда слабые и даже ненормальные люди. Примером этому служит некая Николина Марк, умершая в Булоне 110 лет. «Она

1 Researches into the Physical History of Mankind, 1836, t. I, p. 1157.

2 Благодаря любезности Шемэна, я получил документы, в которых собраны новые данные о столетних всех стран до конца XIX века. Не будучи в состоянии издать этот материал, Шемэн передал мне рукопись, содержащую 188 страниц.

85

была искалечена с 2 лет; ее левая рука в виде крючка загибалась под предплечье. Николина была так сгорблена, что казалась не более 4 футов высоты» (Лежонкур, стр. 188).

Другая женщина, шотландка Елизавета Вальсон, достигла 115 лет. Она была карлицей, так как не превышала 2 футов и 3 дюймов (Лежонкур, стр. 63).

Даже среди великанов, несмотря на краткость их жизни вообще, встречаются столетние старцы.

Уже в XVIII веке Галлер обратил внимание на то, что столетнего возраста часто достигают члены одной и той же семьи, что подало повод считать долговечность наследственной.

Действительно, из жизнеописания стариков видно, что потомки людей, достигших 100 лет, живут очень долго.

Так, например, сын вышеупомянутого Фомы Парра дожил до 127 лет и в 1761 г. умер в Мишелстауне, вполне сохранив до конца умственные способности. Список Шемэна указывает 18 примеров крайней старости в одних и тех же семьях. Мы не имеем никакого повода отрицать наследственности в этих случаях, потому что вообще самые различные прирожденные признаки передаются этим путем.

Но не следует упускать из виду и роли внешних условий, общих при совместной жизни родителей и детей.

Так, оказалось, что многие случаи чахотки и проказы, приписываемые наследственности, были просто вызваны общей заразой. Точно так же и примеры долговечности в одной семье могут объясняться влиянием сходных внешних условий.

Часто супруги, несмотря на отсутствие кровного родства, оба одинаково достигают очень преклонного возраста.

В сочинении Шемэна я насчитал 22 таких случая, из которых и привожу нижеследующие примеры. «В 1888 г. в Ржижманице, в Моравии, умерла 123-летняя старуха Анна Борак. За 10 лет перед этим умер ее муж 118 лет» (стр. 53). «В 1896 г. в Константинополе жил некто Кристаки, бывший военный врач; ему было 110 лет, а его жене 95 лет» (стр. 81). «В 1866 г., на расстоянии двух дней, умерли (в Париже, Вожирар, 54, улица Камброн) супруги Галло. Мужу было 105 лет и 4 месяца, а жене 105 лет и месяц» (стр. 148).

Мы имеем основание предполагать, что на долговечность влияют и местные условия, так как известно, что некоторые местности отличаются долговечностью своих жителей. Замечено, что в Восточной Европе (на Балканском полуострове и в России), несмотря на низшую степень ее цивилизации, значительно больше людей достигают ста лет, чем в Западной Европе.

Выше были приведены данные д-ра Орнштейна, которые указывают на сравнительно большое число людей, достигающих глубокой старости, в Греции. Шемэн в свою очередь

86

приводит в пример Сербию, Болгарию и Румынию, где в 1896 г. насчитывали более 5 тысяч (5545) столетних стариков. «Цифры эти кажутся преувеличенными, — говорит Шемэн, — тем не менее живительный и чистый воздух Балканских гор, пастушеский и земледельческий образ жизни их обитателей предрасполагают их к долговечности» (стр. 81).

Тот же автор указывает на некоторые местности во Франции, отличающиеся большим количеством столетних старцев. «В 1898 г. в округе Сурниа (в восточных Пиренеях) на 600 жителей насчитывали: 95-летнюю старуху, 94-летнего старика, 89-летнюю, двух 85-летних старух, двух стариков 84 лет, двух 83 лет, трех старух 82 лет и двух стариков 80 лет» (стр. 143). «В деревне Блимон, в департаменте Соммы, в 1897 г. на 400 жителей насчитывали 6 мужчин от 85 до 93 лет и одну женщину, вступившую в 101 год» (стр. 170).

Очевидно, не один «живительный воздух» влияет на продолжительность жизни: в Швейцарии, несмотря на горный климат, столетние люди встречаются очень редко. Причину долговечности следует скорее искать в образе жизни населения.

Замечено, что столетние старцы большею частью встречаются среди недостаточных или даже бедных людей, ведущих очень простой образ жизни. Это не значит, чтобы миллионеры не могли достичь 100 лет; так, сэр Мозес Монтефиоре умер в 1885 г. в возрасте 101 года. Но такие случаи совершенно исключительны, и можно сказать с достоверностью, что богатство не доставляет долговечности. Бедность связана с умеренностью, особенно у стариков. Действительно, часто замечали, что большинство столетних старцев вело очень умеренный образ жизни. Конечно, не все они следовали примеру знаменитого Корнаро, который ограничивался 12 унциями твердой пищи и 14 унциями вина в день и достиг приблизительно 100 лет, несмотря на свое слабое сложение. Последний оставил очень интересные мемуары и отлично сохранился до самой смерти (26 апреля 1566 г.)1.

В таблице долговечности Шемэна я насчитал 26 столетних стариков, отличавшихся умеренным образом жизни. Большинство их не пило вина, и многие довольствовались одним хлебом, молочной и растительной пищей.

Умеренность, следовательно, является, несомненно, одной из причин долговечности, хотя, конечно, не единственной. Так, между столетними старцами не особенно редко встречаются пьяницы. Один из приведенных в каталоге Шемэна стариков пил вино и другие спиртные напитки, иногда даже до опьянения. Таковы: Катерина Реймон, умершая в 1758 г. 107 лет. «Она пила много вина» (стр. 109). Хирург Политиман умер 140 лет (1685—1825); с 25 лет он имел обыкновение по окончании своих

1 Флуранс. О долговечности человека, 1855, стр. 11—30.

87

дневных занятий ежедневно напиваться1. «Гасконь, мясник в Трие (высоких Пиренеях), умерший в 1767 г. 120 лет, напивался 2 раза в неделю» (стр. 143).

Поразителен пример одного ирландского землевладельца Брауна, дожившего до 120 лет. Он завещал сделать ему надгробную надпись, гласящую, что «он был всегда пьян и так страшен в этом состоянии, что сама смерть боялась его».

Некоторые местности славятся как долговечностью своих обитателей, так и усиленным потреблением спиртных напитков. Так, например, в 1897 г. в деревне Шальи (департамент Котд'ор) на 523 жителей насчитывали не менее 20 восьмидесятилетних. «Между тем деревня эта — одна из местностей Франции, потребляющих наибольшее количество спиртных напитков, причем старики не отличаются от своих сограждан большей умеренностью (наоборот)» (Шемэн, стр. 101).

Замечено было, что некоторые старики пьют много кофе. Вспомним ответ Вольтера своему врачу, который описывал ему вред кофе, действующего как настоящий яд. «Вот скоро 80 лет, как я отравляюсь этим ядом», — сказал ему великий писатель. Старики, жившие долее Вольтера, иногда пили еще больше кофе, чем он. Савоярка Елизавета Дюриэн жила более 114 лет. «Ее главную пищу составлял кофе, она пила его до 40 чашек в день. Она была веселого нрава, хорошо ела и ежедневно пила черный кофе в таком большом количестве, что самый ярый араб не угнался бы за ней. Кофейник всегда стоял на огне, как чайник у англичан» (Шемэн, стр. 147).

Замечено, что большинство столетних старцев не курит. Но и это правило, как многие другие, не всегда приложимо. Росс в 102-летнем возрасте, получивший премию долголетия (в 1896 г.), был «неисправимый курильщик» (Шемэн, стр. 68).

В 1897 г. в Ла-Каррьер в Керину (Финистер) умерла старая вдова Лазеннэк 104 лет. «Она жила в настоящей трущобе и перебивалась одним подаянием; с ранних лет она курила трубку» (ib., стр. 107).

Из всего изложенного видно, что каждый из факторов, которому, казалось бы, с первого взгляда можно приписать влияние на долговечность, ускользает при рассмотрении достаточного количества примеров. Тем не менее несомненно, что здоровое сложение, простой и умеренный образ жизни благоприятствуют долговечности. Но, помимо этих условий, остается еще нечто неизвестное, что способствует ей.

Знаменитый боннский физиолог Пфлюгер2 приходит к тому заключению, что «главное условие долговечности заключается во внутренней сущности всякого человека», в чем-то ускольза-

1 Лежонкур, стр. 93; Шемэн, стр. 132.

2 Uber die Kunst d. Verlangerung d. mensch. Lebens, Bonn, 1890, S. 23.

88

ющем от точного определения и зависящем от наследственности.

При настоящем положении наших знаний невозможно достаточно глубоко проникнуть в причины долговечности человека; совершенно естественно, однако, искать их в том же направлении, как и причины долговечности животных. Мы видели, что долговечность носит местный характер, что она часто обнаруживается у супругов, не имеющих ничего общего, кроме образа жизни. Это дает нам право искать причины, влияющие на долговечность, в кишечной флоре и в способах борьбы с нею самого организма. Совершенно естественно предположить, что в одной и той же местности при одинаковых условиях существования кишечные флоры должны быть очень сходными. Но только при помощи настойчивых исследований задача эта найдет свое решение в более или менее близком будущем.

В настоящее же время приходится ограничиться собиранием возможно большего числа фактов относительно продолжительности жизни человека и животных. Факты эти должны направить и осветить путь новых исследований.