II

ОРГАНИЗАЦИЯ НАУЧНОЙ РАБОТЫ В ИНСТИТУТЕ ФИЗИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ

Доклад на расширенном заседании Президиума Академии наук СССР 18 мая 1943 г.

Когда я в 1934 г. вернулся работать в Советский Союз, то вопрос об организации науки вообще, и, в частности, научной работы в моем институте, меня очень интересовал. Я был хорошо знаком с тем, как организованы наука и научная работа за рубежом. Я был в продолжении ряда лет директором института в центре английской научной мысли — в Кембридже. На основании этого опыта я чувствовал, что те организационные формы научной работы, которые приняты на Западе, не применимы у нас полностью. Нам надо искать, мне думалось, свои собственные формы организации научной работы в институте и еще больше в организации всей науки.

Это обусловлено, главным образом, тем, что в нашей социалистической стране науке отводится особое место. Конечно, и в других странах хорошо известно и общепринято, что наука играет большую роль в развитии культуры и техники страны. Но в нашей стране за наукой признано значение одного из основных устоев развития культуры, ей отводится направляющее значение в развитии нашей техники и народного хозяйства. Поэтому организация науки должна быть у нас более целеустремленной, чем мы это видим в капиталистических странах, где она носит скорее [с.59] случайный, спонтанный характер. У нас связь между наукой и жизнью должна быть более тесная и полная. Особенно важны вопросы организации науки для нас — работников Академии наук Советского Союза.

Рассказывая сейчас вам об организации научной работы в нашем институте, я попытаюсь сперва дать картину тех общих принципов организации науки, из которых мы исходили, и затем расскажу, что нам удалось в действительности осуществить.

Позволю себе сделать несколько предварительных оговорок.

Я буду говорить в основном об организации института не в военное время. Как институт изменил свой облик на период войны, как мы его приспособили к нуждам военного времени, об этом я скажу несколько слов в конце своего доклада. Но это, конечно, надо рассматривать как временную стадию существования нашего института. Постоянный интерес представляет для нас структура института, какой она была в мирное время. Чем здоровее эта структура, тем легче она может быть приспособлена к боевым условиям, когда бы они ни возникли.

Хочу также напомнить вам, что наш институт молодой: он существует всего 7—8 лет. Хотя я приехал сюда уже более или менее сформировавшимся ученым, тем не менее создавать институт, не имея школы, не имея сотрудников, было трудно. Поэтому рост института шел гораздо медленнее, чем если бы он отпочковался от какого-либо другого института и на этой основе продолжал развиваться и расти самостоятельно. Дополнительные трудности в подборе кадров были связаны с особенностями нашей работы, относящейся к области сильных магнитных полей и низких температур, — области научной работы, мало развитой в то время у нас в СССР. Первые годы мы были заняты формированием и обучением основных кадров научного и обслуживающего персонала института. Только после того, как рабочее ядро было сформировано, институт смог начать нормально расти и расширяться. Этим объясняется, что наш институт развит меньше, чем это будет со временем.

С этими оговорками разрешите мне приступить к моему докладу.

Вопрос, который я с самого начала поставил перед собой, был — каковы должны быть задачи института Академии наук? Задаваясь этим вопросом, я имел в виду, конечно, институт по физике или вообще институт, посвященный исследованиям в области естественных наук; задачи и организация института, работающего в других областях знания, будут, конечно, отличаться, поэтому я заранее оговариваюсь против слишком широкого обобщения тех тезисов, которые я буду развивать.

Далее, я подчеркиваю, что речь идет об организации института именно Академии наук. Что такое Академия наук? Академия [с.60] наук — это главный штаб советской науки. Она, с моей точки зрения, призвана идейно руководить всей нашей наукой сверху до низу и направлять ее по здоровому руслу. Это она должна делать, и если это еще ей не удается, то во всяком случае она должна к тому стремиться. Каждый отдельный ее институт должен вести ту же самую политику, т. е. стремиться иметь руководящее влияние на науку в той области, в которой он работает, стремиться вывести ее в передовые ряды.

Поэтому первое задание, которое должен поставить перед собой институт Академии наук, — это заниматься «большой наукой». Большая наука — это та наука, которая изучает основные явления, необходимые для наиболее глубокого познания природы. Задача большой науки — дать необходимые знания, чтобы преобразовать природу так, чтобы она служила человеку в его культурном развитии. Поэтому чрезвычайно существенным является выбор тематики института, выбор областей, в которых направлена его работа. Это направление института должно соответствовать тому направлению в развитии науки, которое в данный момент является наиболее многообещающим и при данном состоянии науки, учитывая методические возможности, может наиболее быстро и плодотворно двигаться вперед.

В области физики существует, я считаю, три таких основных направления: исследования в области низких температур, исследования в области атомного ядра и, наконец, в области твердого тела. Я не имею сейчас возможности вникать в обоснование причин, по которым считаю эти направления наиболее важными и, возможно, ряд товарищей физиков со мной не будут согласны. Наш институт работает над изучением явлений, происходящих при низких температурах, вблизи абсолютного нуля. Отмечу, что в последние годы это направление — одно из наиболее быстро развивающихся в физике и в нем можно ожидать много новых и основных открытий.

Научная работа выполняется у нас небольшим коллективом ведущих кадров. Это делает работу института целеустремленной, сосредоточенной вокруг небольшого количества ведущих тем. Ничто так не опасно для научной работы института, как засорение мелкой тематикой, отвлекающей от основных задач и устремлений. Основная тематика института разрабатывается небольшим коллективом его научных работников, тремя — четырьмя учеными, и получается целеустремленной.

Следующий по важности вопрос после выбора общего направления работы — это подбор научных работников. В большой науке значительных успехов может добиться только глубоко творчески одаренный и творчески относящийся к своей работе человек. Таких работников в науке немного, да их и не может быть много, [с.61] как не может быть в стране много крупных писателей, композиторов и художников. Но зато, имея их, мы должны их поставить в такие условия, чтобы использовать их научные силы для развития нашей большой науки наиболее полно и целесообразно. Поэтому ядро института безусловно можно образовать только из небольшого коллектива очень тщательно подобранных научных работников. Это ядро должно всецело отдаться научной работе.

Институт должен быть организован так, и в нем должны быть созданы такие условия для работы, чтобы научные работники проводили в лаборатории и занимались наукой не менее 80% времени, отвлекаясь на выполнение общественных и других функций не более чем на 20%. При этих условиях только и можно добиться того, чтобы научные работники могли сидеть в лаборатории и работать сами.

Только когда работаешь в лаборатории сам, своими руками, проводишь эксперименты, пускай часто даже в самой рутинной их части, только при этом условии можно добиться настоящих результатов в науке. Чужими руками хорошей работы не сделаешь. Человек, который отдает несколько десятков минут для того, чтобы руководить научной работой, не может быть большим ученым. Я во всяком случае не видел и не слышал о большом ученом, который бы так работал, и думаю, что этого вообще быть не может. Я уверен, что в тот момент, когда даже самый крупный ученый перестает работать сам в лаборатории, он не только прекращает свой рост, но и вообще перестает быть ученым. Эти принципы очень важны, но они относятся только к мирному времени; в военное время приходится поступать и действовать иначе.

В особенности важно привить эти принципы начинающим ученым. В этих целях я пытаюсь вводить их работу в несколько жесткие организационные рамки. Например, научный работник не должен заниматься несколькими темами сразу, в особенности, когда он находится в начале своего пути. Когда научный работник подрастет, станет более крупным, он, может быть, сумеет в виде редкого исключения вести одновременно 2—3 темы, но начинать он должен с одной.

Следующий из организационных приемов, важных для успешной работы, это то, что в лаборатории научный работник должен работать ограниченное количество часов. Работа «запоем» вредна — она изматывает человека и понижает его творческие силы. У нас в институте, например, принято, что все работы в лаборатории заканчиваются после 6 часов вечера. Научный работник должен идти домой, обдумать свою работу, читать, учиться и отдыхать. В исключительных случаях, с разрешения заместителя директора, можно работать до 8 часов вечера. Ночная работа выполняется [с.62] уже только с разрешения директора и может быть оправдана техническими требованиями, вызванными специальными условиями эксперимента. Таков режим, в котором работают научные работники нашего института.

Институт, по качеству своих научных сил и по качеству своей продукции способный явиться центром большой науки, может все же стать замкнутой в себе изолированной единицей и не удовлетворять тем требованиям, которые мы вначале себе поставили, т. е. наиболее эффективно влиять на науку и культуру всей страны.

Как же может институт проявить свое влияние на развитие передовой науки страны, как может он связать себя с другими очагами научной мысли страны? Путей для этого несколько. Назовем главные из них.

Прежде всего он должен воспользоваться для этого теми преимуществами, которыми он должен обладать как институт Академии наук. Эти преимущества заключаются в богатом и современном техническом оснащении, в подборе сильных кадров, благодаря чему имеется возможность выполнять некоторые научные работы, которые недоступно осуществить в других институтах. У нас в институте, например, наличие специальной установки для получения в больших количествах жидкого гелия открывает исключительные возможности ведения опытов в области низких температур, какие отсутствуют в других местах. И вот, пользуясь этим, наш институт предоставляет работникам других институтов возможность приезжать как бы на гастроли — делать в институте свои работы в области низких температур, которые не могут быть поставлены в другом месте. Работы эти обычно не являются ведущими и подчас даже стоят в стороне от основной тематики института.

Организуется приезд к нам товарищей из других институтов обычно так. Товарищ, который хочет работать у нас, приглашается на наше научное собрание или семинар и докладывает опыт, который он хочет поставить. Происходит обсуждение, и если выявляется, что предложение представляет обоснованный научный интерес, а автор достаточно квалифицирован, ему предоставляется возможность провести работу. Чтобы не расстраивать основных работ института, число таких работ со стороны невелико и у нас обычно не превышает двух — трех.

Желающих приехать поработать в институте у нас в Советском Союзе до сих пор оказывалось больше, чем возможностей их всех устроить. Это хороший показатель того, что институт является передовым, так как только в этом случае посторонние научные учреждения будут заинтересованы в работах ведущего академического института и будут стремиться соприкоснуться с ним. [с.63]

Постоянное пребывание у нас работников из других научных учреждений позволило осуществить один из видов живой связи с внешним научным миром. Уезжая от нас после окончания работы, научные работники помимо опыта, полученного от проведенной работы, знакомят свои институты и с другими нашими работами, и наш опыт все дальше и дальше проникает в другие научные учреждения страны. Таким образом, через них устанавливается живой контакт с другими учреждениями, и мы в свою очередь узнаем, что делается там. Живая связь — это самая сильная связь. Использование ее — хороший метод воздействия на развитие науки в стране.

В перспективе необходимо наладить такую же живую связь и с зарубежными учеными. В первые годы существования института к нам приезжали научные работники из-за границы. Но за последние годы политическая обстановка настолько усложнилась, что хотя желающие приехать и были, но вообще связь с заграницей была нарушена, так что об этой стороне нашей связи с зарубежными учеными можно говорить только в плане будущего. Но ее, конечно, нужно считать нормальным и здоровым условием работы всякого академического института, так как вся наука в мире составляет одно неразрывное целое.

Если академический институт хочет претендовать на ведущее положение, для работы в нем должны стремиться приезжать работники не только своей страны, но и других стран. Это будет объективным доказательством того, что в институте ведется передовая, большая наука.

Есть еще одна область влияния на нашу культуру и на нашу науку со стороны передовых академических институтов. Это область подготовки научных кадров.

Никто, кроме института, не может готовить свои будущие кадры, и он должен с большим вниманием, постепенно выращивать их из молодежи. Поэтому созданный у нас институт аспирантуры надо всячески приветствовать и поддерживать. Но тут есть некоторые трудности, на которых я хочу остановиться.

Первая такая трудность — это отбор аспирантов. Дело в том, что связь между научными учреждениями и вузами в ряде случаев у нас неудовлетворительна. Я считаю, что это большой недостаток в нашей организации. Многие из наиболее крупных ученых ушли в научно-исследовательские учреждения. Руководство вузов осталось, главным образом, в руках педагогов учительского склада, для которых исследовательская работа является не главной частью их деятельности. Их требования к студентам, их система воспитания молодежи обычно направлены не на то, чтобы выделять наиболее творчески сильную молодежь. Поэтому в наших вузах творческие задатки нашей молодежи плохо развиваются. [с.64]

Присутствуя на аспирантских экзаменах, я обычно наблюдал, что вузовской профессурой наиболее высоко ценится не тот студент, который более всего понимает, а тот студент, который больше всего знает. А для науки нужны люди, которые прежде всего понимают. Поэтому отобрать студентов из вуза в аспирантуру по данным на экзаменах очень трудно. Чтобы правильно отобрать обещающих аспирантов, надо наблюдать их в продолжение некоторого отрезка времени, когда они заняты такой работой, на которой могли бы проявить свою творческую жилку, свое уменье самостоятельно мыслить.

Я думаю, что разрыв между вузами и научными институтами и привел к тому, что подбор молодых научных кадров теперь гораздо слабее, чем было в мое время, когда главная научная работа велась в вузах. Я вспоминаю тот период, когда академик А. Ф. Иоффе руководил кафедрой физики в Политехническом институте в Ленинграде. Думаю, что не случайно именно тогда в его группу работников отобрался целый ряд начинающих ученых, которые хорошо пошли вперед (четверо из них стали академиками).

В наших вузах и сейчас, несомненно, много обещающей и талантливой молодежи, но сито, которым мы ее пытаемся отсеять для научной работы, с такими дырками, что она проскальзывает и не попадает в научные институты. Если мы хотим начать отбирать наиболее талантливых ученых, необходимо серьезно подумать над тем, как найти форму, связывающую наши научные институты с вузами, чтобы выявлять и воспитывать наиболее творчески способную молодежь.

Поэтому мы стали искать новые формы отбора аспирантов из молодежи вузов. Заключается она в следующем. Пользуясь тем, что мы обладаем жидким гелием для экспериментов при низких температурах в количествах, больших, чем холодильные лаборатории всего мира вместе взятые, мы имели возможность организовать при институте практикум, через который проходит каждый студент физического факультета Московского университета. Конечно, сперва такой практикум был организован только для лучших студентов, но последние два года все без исключения студенты физфака проходили этот практикум, причем каждый выполнял 2—3 лабораторные работы с жидким гелием. С точки зрения криогенных институтов — это большая роскошь, потому что, например, в Лейденской и других лабораториях работа с жидким гелием и по сей день считается малодоступной даже для ученых; у нас же каждый студент МГУ имел возможность делать такие работы, как, например, по свойствам сверхпроводников, изучать магнитные явления при температурах, близких к абсолютному нулю, и т. д. Естественно, что университет приветствовал такую возможность и охотно посылал к нам студентов. [с.65]

В процессе работы практикума устанавливалась такая система: лучшие студенты, наиболее хорошо себя проявившие на занятиях практикума, отмечались, и если они желали, они могли делать больше положенных трех работ. При этом научные работники, руководившие работами в практикуме, беседовали с ними, лучших направляли побеседовать со мной. Таким образом, мы получили возможность отмечать наиболее способную молодежь, сблизиться с ней, начиная с 3—4 курса, и следить за ней. Далее, лучших из них мы приглашали к себе в институт практикантами. В этой должности они участвовали уже в исследовательской работе как младшие лаборанты, помогали нашим научным работникам в их экспериментах, делали записи, налаживали более простые работы и т. д.

Отбор в аспирантуру производился уже из кадров практикантов не только на основании ответов на экзаменах, но с учетом того, как кандидат проявил себя при работе в институте. Конечно, такой отбор молодых ученых позволяет охватить более широкий круг молодежи и лишить отбор элемента случайности.

На этом наш опыт был прерван войной. Но если бы мы его продолжали, он должен был бы развиваться так: окончив аспирантуру, получив кандидатскую степень, эти молодые ученые шли бы в другие научные учреждения и распространяли бы научный опыт нашего института. Далее, можно было ожидать, что один из десяти или один из пятнадцати окончивших аспирантуру был бы настолько талантлив, что остался бы в институте в основном кадре творческих работников. Так рос бы институт.

Такой метод наблюдения за молодежью с университетской скамьи, тщательная и непрерывная проверка ее способностей представляют с моей точки зрения пока единственно правильный путь для отбора молодых научных кадров. На эту работу нельзя жалеть сил и не только потому, что молодые научные кадры есть наше будущее. Они — наше настоящее. По мере того, как ты становишься старше, только молодежь, только твои ученики могут тебя спасти от преждевременного мозгового очерствения. Каждый ученик, работающий в своей области, конечно, должен знать больше, чем знает в этой области его учитель. И кто же учит своего учителя, как не его ученик?!

Учитель благодаря своему опыту руководит направлением работы, но в конечном счете учителя учат его ученики, они углубляют его знания и расширяют его кругозор. Без учеников ученый обычно очень быстро погибает как творческая единица и перестает двигаться вперед. Я никогда не забывал слов моего большого учителя Резерфорда: «Капица, — говорил он, — ты знаешь, что только благодаря ученикам я себя чувствую тоже молодым». И когда я сам подхожу к старости, я чувствую, что общение с молодежью [с.66] должно быть модус вивенди, предохраняющим тебя от увядания, обеспечивающим сохранение бодрости и интереса ко всему новому и передовому в науке. Ведь консерватизм в науке для ученого — это хуже преждевременной смерти — это тормоз для развития науки.

Теперь перейдем еще к одному важному виду связи научной работы института с внешним миром, мне кажется, несправедливо игнорируемому не только в научных институтах, но и в Академии наук в целом. Это вопрос о пропаганде науки.

У нас много говорят о популяризации науки, подразумевая под этим популяризацию ее для широких масс, но не привыкли думать, что кроме нее существует еще пропаганда науки. Всякое большое научное достижение, всякий шаг вперед в науке можно не только популяризировать — и это, конечно, не обязательное дело ученого, но дело ученого — это пропагандировать его, т. е. показать своим же товарищам ученым его значение, объяснить ту роль в науке, которую это достижение призвано сыграть, указать, какое влияние оно может иметь на развитие научной мысли, на наши философские воззрения, на нашу технику и т. д.

Пропаганда науки — это не пересказ научных мыслей более простым языком. Это — творческий процесс, потому что совсем не так ясно и легко представить самому себе и объяснить другим, как может повлиять то или иное научное достижение на развитие науки, техники и культуры в целом. Между тем, пропагандой науки в этом ее понимании мы мало занимаемся, и ей не отводится достаточно почетное и важное место в работе наших ученых. Этой работе, к сожалению, и в нашем институте мы не всегда отдавали должное внимание. Пропагандистская работа находила у нас свое выражение в виде отдельных лекций в научных учреждениях, привлечения на наши научные собрания сотрудников других институтов, обсуждения с ними проблем, затрагивающих области науки, смежные с нашей, и т. д.

Такая форма связи науки с жизнью и в других научных учреждениях осуществляется у нас случайно, неорганизованно. Результат этого — замедленное влияние одних областей науки на другие и задержка проникновения научных достижений в жизнь страны. Нам надо подумать о том, чтобы воспитать пропагандистов науки и их работу организовать. Я всегда стараюсь поощрять возможно более широкое обсуждение всякой научной работы и не только не сдерживал научных споров, когда они возникали на научных собраниях, но, наоборот, считал, что неплохо немножко подзадорить людей, чтобы они поспорили по-настоящему. Всякое, самое широкое обсуждение научных работ надо приветствовать. Чем больше споров, чем больше возникает противоречий, чем они острее, тем больше стимулов для здорового развития научной мысли. Следуя [с.67] этой тенденции, наш институт, кажется, больше, чем другие институты, выступал с докладами на собраниях Физико-математического отделения Академии наук.

Подхожу теперь к одной из важнейших форм влияния научной работы на культуру — к вопросу о влиянии ее на развитие передовой техники и промышленности.

Какие организационные формы должно принять у нас, в социалистической стране, влияние науки на нашу технику и хозяйство?

Этот вопрос у нас часто дебатировался и стоит наиболее остро. Я должен прямо сказать, что ряд настроений, которые у нас в этом вопросе существуют и которые часто высказываются даже довольно ответственными руководящими товарищами, с которыми мне приходилось беседовать, я не могу разделять. Мне думается, что понятие о связи науки и техники у нас часто вульгаризуется: очень многие полагают, что всякая научная работа должна дать тут же, сейчас же непосредственный выход в технику. Эти товарищи судят о том, хорошо или плохо работает выполняющий то или иное исследование научный институт, только на основании масштаба той конкретной помощи, которую научная работа оказала той или иной отрасли промышленности. Это, конечно, неправильно. Такой подход наивен и ведет к вредному упрощенчеству. Даже поверхностное изучение истории науки и культуры показывает, что всякая большая наука неизбежно влияет не только на технику, но и на весь уклад нашей жизни.

Совершенно ясно, что только благодаря фундаментальным работам и открытиям Фарадея стали возможными такие совершенно новые виды орудий человеческой культуры, как динамомашина, телефон и пр. Но очевидно, что не следует требовать от фарадеев, чтобы они сами делали и телефон, и динамомашину. У Фарадея не было инженерной складки, к тому же промышленность его времени не была еще готова воплотить все его идеи в жизнь. Белл, Сименс, Эдисон и другие крупные инженеры сделали это несколькими десятилетиями позже. Таких примеров много. Но то, что Фарадей не воплощал свои идеи в технику, не умаляет его гениальных открытий законов и свойств электрического тока. У нас же часто принято судить о достижениях науки только по ее практическим результатам, и получается, что тот, кто сорвал яблоко, тот и сделал главную работу, тогда как на самом деле сделал яблоко тот, кто посадил яблоню.

Тот взгляд на вещи, который я оспариваю, умаляет значение большой науки и, в частности, лучшей части работ, которую ведут ученые Академии наук.

Вопрос о связи науки с техникой очень многосторонен. Когда рядовой инженер рассчитывает торможение тележки, прочность [с.68] строения, он пользуется законами механики, данными Ньютоном. Когда эксперт по патентам отвергает очередное «многообещающее» предложение вечного двигателя, он основывается на законе сохранения энергии, открытом Майером, и т. д. Когда к ученому приходит инженер за советом, с просьбой либо объяснить непонятное явление в процессе производства, либо указать, как можно рассчитать тот или иной механизм и т. д., — это тоже есть важный вид связи науки и техники. Все это происходит у нас каждый день при самых различных обстоятельствах в десятках, сотнях мест. Но это так обычно, что об этом мы не говорим, этого мы не чувствуем и очень мало ценим. Между тем, эта форма связи есть одно из могучих средств влияния науки на технику и на промышленность. Но чтобы это влияние происходило, необходимо, чтобы у нас была большая наука и чтобы были люди, называемые учеными, которые ею умели бы владеть.

Например, наша военная техника по уровню своему стоит наравне, а во многих отношениях даже превосходит технику наших противников. Чему она этим обязана? Конечно, в первую очередь существованию у нас большой науки и ученых, влияющих по ряду незримых путей на нашу технику.

Далее, чему обязана своим высоким уровнем наша металлургия? Конечно, в первую очередь работам Чернова и всех его учеников и тем традициям научного подхода в металлургии, которые они создали в продолжение многих лет. Инженерам принадлежит, конечно, большая заслуга; они сумели воспринять, извлечь все, что нужно, из большой науки, созданной основоположниками нашей научной металлургии. Но без Чернова, Курнакова и их последователей наша металлургия, конечно, не дала бы ни такой хорошей стали, необходимой для наших орудий, которыми вооружена армия, ни такой великолепной брони, какую мы делаем сейчас. А без нее конструкторы были бы бессильными создать первоклассные танки.

Возьмите еще один пример — нашу авиацию. Чему она обязана своим прогрессом? Без работ Жуковского, Чаплыгина и их школы, конечно, она не могла бы развиваться. Но Чаплыгин никогда не мог не только сконструировать аэроплан, но даже вычертить профиля. Он был большой математик, так же как и его гениальный учитель Жуковский, который заложил основы аэродинамики полета. Перед Жуковским преклоняется весь мир за открытие основной теоремы, которая лежит в основе расчета профиля крыльев аэропланов и благодаря которой стал понятен механизм подъемной силы крыла. Но следовало ли требовать от Жуковского, чтобы он эти аэропланы рассчитывал? Его теорема — это та прекрасная яблоня, которую он посадил, и с нее будут срывать яблоки еще многие века все те, кто строит аэропланы. [с.69]

Конечно, это влияние большой науки на технику должно быть организованнее, чем оно у нас сейчас, должно идти через пропаганду, о которой я говорил. Нужно также лучше организовать консультацию ученых промышленности. Нужно, чтобы ученые больше интересовались теми областями техники, в которых их знания могут оказать наибольшее влияние. Если можно говорить о планировании науки, то оно должно заключаться в поощрении развития тех областей знания, которые в данный момент могут оказать более широкое влияние на развитие техники. Но нельзя требовать от большого ученого, чтобы он обязательно влиял на технику путем прямого доведения своих идей до практического результата.

Перехожу от этого общего вступления к конкретному рассказу о связи нашего института с техникой. На первый взгляд может показаться, что то, что я буду рассказывать, будет противоречить тем идеям, которые я развивал. Но это противоречие обязано случайным обстоятельствам, тому, что помимо научной работы я занимаюсь и инженерными проблемами. Но это, конечно, случайное обстоятельство, которое нельзя рассматривать как правило. Мне кажется, что самое простое будет рассказать вам о том, как институт развивал свои работы по кислороду в промышленности.

Примерно в тридцатых годах в нашей технической печати оживленно обсуждался очень важный вопрос о широком применении кислорода в промышленности и возможном его влиянии на современную технику. Ряд интересных статей и расчетов наших передовых инженеров показывал, насколько велико может быть влияние дешевого кислорода на промышленность. Из них особо привлекательна была интенсификация черной металлургии: доменная плавка, получение сталей на кислородном дутье. Далее шли вопросы подземной газификации, интенсификации ряда химических производств и т. д. Все эти заманчивые и интересные перспективы упирались в вопрос получения в больших количествах дешевого кислорода. Одновременно предлагались и обсуждались методы получения в больших количествах кислорода.

Я заинтересовался этими материалами, обратив внимание на некоторые статьи с явными ошибками. Стал разбираться в разных возможностях получения наиболее дешевого кислорода. На основании современных физических представлений можно было показать, что всего дешевле будет получать кислород из воздуха, где он находится в свободном состоянии. Дальше можно было показать, — и я докладывал об этом в Академии наук, — что наиболее дешевый путь получения кислорода на современном уровне техники лежит через ожижение воздуха и последующую его разгонку.

Жидкий воздух можно разгонять на кислород и азот подобно тому, как мы разгоняем спирт из жидкой смеси его с водой. Затем, также на основе общих научных соображений, можно было [с.70] показать, что в современных установках, которые служат для получения жидкого воздуха, коэффициент полезного действия не больше 10—15%, что существующие циклы ожижения и ректификации очень усложнены. Далее можно было показать, как нужно построить цикл, более близкий к идеальному. Можно было показать, что самым верным путем упрощения и удешевления этих процессов для получения кислорода в большом количестве будет отказ от поршневых холодильных машин и переход на ротационные — турбинные машины. Интересно было отметить, что идея постройки холодильной турбины хотя и была высказана еще в 90-х годах прошлого века Рэлеем, но несмотря на ряд попыток до сих пор не была успешно осуществлена. Можно было теоретически показать в чем, по всей вероятности, была ошибочность этих попыток и как этих ошибок избежать. Всю эту теоретическую работу было интересно делать, и это, конечно, была работа ученого.

Получив эти результаты, я рассказал о них инженерам, специалистам и указал, какого пути, по-моему, надо держаться, чтобы создать новую технику получения дешевого кислорода. Они мне прямо сказали, что профессор фантазирует — это все чересчур нереально и далеко от их современных представлений. Иначе говоря, наша техническая мысль не была достаточно зрелой, чтобы воспринять эти новые идеи.

По существу, как ученый, я мог бы здесь остановиться, опубликовать свои результаты и ждать, пока техническая мысль достаточно созреет, чтобы их охватить и воплотить в жизнь. Сегодня я знаю, что этим творческим исследованием я предначертал всю ту работу, которую делал сам последние 4 года уже как инженер и которую, как я вначале предполагал, должна была бы делать наша промышленность. На этой теоретической работе я имел бы право остановиться, если бы сам не был инженером, если бы меня, не скрою этого, не разобрал задор инженера. Мне говорят, что те идеи, которые я выдвигаю как ученый, нереальны. Я решил сделать еще шаг вперед.

За полтора — два года я построил в институте машину для получения жидкого воздуха на этих новых принципах. Общие теоретические положения, которые были высказаны, оправдались. Машина была подвергнута экспертизе правительственной комиссией. Постановление Экономсовета обязывало один из заводов воспринять наш научный и технический опыт и развивать дело дальше. Я думал, что на этой стадии я смогу успокоиться. Завод начнет разрабатывать новые установки и станет дальше их развивать в том же направлении. Я предполагал, что из нашей лабораторной модели, дающей все необходимые показатели и тем самым подтверждающей все основные выдвинутые теоретические положения, промышленность разовьет новую технику получения дешевого [с.71] кислорода. Но на деле вышло совсем не так. Хотя правительством были даны заводу довольно жесткие указания, завод все-таки не выполнил их.

Присматриваясь к тому, что происходило на заводе, нетрудно было понять причину задержки в развитии и внедрении в жизнь новых установок. На данном заводе были молодые талантливые инженеры и конструкторы, которые отнеслись к нашему заданию с большим интересом. Некоторые из них и сейчас работают со мною. Общее отношение заводского коллектива к новому заданию нельзя было назвать враждебным. Он признавал пользу и интерес нового, но у работников завода просто до него руки не доходили. Они были связаны повседневными заботами и, главное, выполнением основного плана завода. Конечно, наши установки отнимали много сил, мешали выполнению плана, а по своему масштабу, как мелкое производство, в годовом балансе завода не играли никакой роли.

Я думаю, что лучше всего можно охарактеризовать отношение завода к новым творческим начинаниям, вспоминая и несколько перефразируя строки из «Фауста». Вы, может быть, их помните, а применительно к данному случаю они могут звучать так:

К высокому, прекрасному стремиться, Увы, житейские дела мешают нам. И если годовой наш план осуществится, То блага высшие относим мы к мечтам...

Наши заводы хотят добросовестно отнестись к новым научным достижениям, но жизнь ставит их в такие условия, что выполнение плана является для них наиболее важным. Год работы показал, что нет надежды, что при таких условиях завод станет развивать самостоятельно проблему дешевого кислорода.

Тогда было решено изменить нашу тактику. Задание было передано на другой завод, где был создан специальный цех и конструкторское бюро, которые занимались исключительно нашими установками. Постановлением Экономсовета подбор кадров этого цеха и техническое руководство этой работой были переданы институту.

Между тем, чтобы не терять времени, в институте делалась та работа, которую, как мы рассчитывали, должна была взять на себя промышленность. От установки для получения жидкого воздуха мы перешли к осуществлению новых циклов, к постройке установки для получения жидкого кислорода. Мы продолжали проверять наши теоретические построения и получили жидкий кислород на турбоустановках. При этом мы интересовались еще, сколько часов подряд наши установки могут работать непрерывно, в каких [с.72] условиях работы на заводе им предстоит за себя постоять. Поэтому, хотя кислородная установка института работала исправно, все-таки нельзя было заранее сказать, что она уже доросла до промышленного образца.

На новом заводе дело шло теперь лучше, чем на первом, но все же он «раскачивался» медленно, и хотя мы руководили цехом, но наше вмешательство как постороннего элемента не проходило всегда гладко. Через год — полтора удалось построить несколько установок и передать их промышленности. Трудно сказать, как бы дело шло дальше, так как началась война, и на этом новая форма связи с промышленностью кончилась.

Опыт работы с заводами научил нас многому. Он показал, что в промышленности есть творческие инженеры, есть стремление к новой технике. С самых первых шагов нашей работы над кислородом мы встречали большую помощь, поддержку и интерес ко всем нашим начинаниям со стороны правительства. Нам охотно шли навстречу во всех наших начинаниях. Конечно, только благодаря этому работа двигалась вперед. Что же в таком случае тормозило дело? Несомненно, организационные моменты. Наша заводская промышленная организация недостаточно приспособлена для быстрого и гладкого освоения новых идей в технике. Однако у меня нет сомнения в том, что при нашей хозяйственной системе можно найти и создать те организационные формы, которые открыли бы возможность гладкого и быстрого внедрения и развития передовых идей в технике и дали бы возможность широкого влияния науки на промышленность. Но эти формы еще не найдены, их еще надо искать.

Война обостряет нужду страны в кислороде. Приходится засучив рукава самим всеми силами браться за доработку машин под промышленный тип, изучать вопросы выносливости, продолжительности эксплуатации. Это мы делали в Казани после эвакуации туда института. Параллельно, на основании казанского опыта, по чертежам, под руководством и совместно с институтом срочно строятся крупные промышленные установки, которые начинают вступать в промышленную эксплуатацию.

Война и предстоящие в послевоенный период народнохозяйственные задачи страны поставили кислородную проблему очень остро. Нам надо было действовать энергично, чтобы использовать для нашей страны все возможности, которые открывает для промышленности наш метод получения кислорода. Я не могу входить в подробности принятых мероприятий, скажу только, что сейчас создан самостоятельный главк — промышленное управление по кислороду, одна из главных задач которого — разрабатывать и внедрять установки нашего типа. У главка есть свой завод. Руководство этой организацией поручено мне. [с.73]

Тема моего доклада не позволяет мне более подробно останавливаться на задачах, поставленных перед Главкислородом и параллельно с ним созданным Техническим советом по внедрению и использованию кислорода. Скажу лишь, что идея, лежащая в основе этой организации, несет в себе попытку создать организацию, связывающую большую науку с промышленностью, и попытку, используя кислород, интенсифицировать нашу металлургию, химическую промышленность, энергетику и т. д.

Тут как будто появляется противоречие с моими основными тезисами, но это противоречие легко устранить, если допустить, что существуют «два Капицы»: один — ученый, другой — инженер. На время войны ученому пришлось уступить место инженеру. Как инженер, я сосредоточил свои усилия, чтобы попытаться создать такую промышленную организацию, которая была бы приспособлена к восприятию и внедрению новых научных идей. Трудно сказать, что из этой попытки выйдет, но во всяком случае обстоятельства войны требуют приложения всех сил, чтобы добиться успеха.

Это, конечно, не противоречит тому, что я сказал вначале. Все это происходило от простого совпадения, что мне удается работать и как ученому и как инженеру. Ведь известны же такие случаи, что человек имеет две профессии. Например, Бородин был химиком и композитором. Но нельзя возводить это в правило и ставить это в пример. Если вы слушаете певца, то не требуете, чтобы он во что бы то ни стало сам себе аккомпанировал. Поэтому и от ученого нельзя требовать, чтобы он непременно сам занимался внедрением своих научных работ до промышленных результатов.

Некоторые ученые имеют необходимую инженерную склонность, и тогда, конечно, эту счастливую случайность следует использовать. Но если этого нет, то побуждение человека делать то, к чему он не приспособлен, может принести только вред. Приведу в пример академика Н. Н. Семенова.

Работы академика Н. Н. Семенова по цепным реакциям и горению являются одними из наиболее блестящих и ведущих научных работ, сделанных у нас в Союзе. Теория горения, теория взрывов, теория детонации, вышедшие из его работ и из работ его школы, имеют колоссальное и всеми признанное влияние на современное развитие двигателей внутреннего сгорания, взрывчатых веществ и ряд других областей техники. Как у нас, так и за границей, везде, где приходится сталкиваться с изучением процессов горении, имя Семенова упоминается как основное. Но если Семенов сам попытается строить двигатель внутреннего сгорания или руководить такой постройкой, то у него мало что может получиться, а его время и силы будут оторваны от большой науки, где он проявил себя как виртуоз. [с.74]

Мы ценим Н. Н. Семенова как большого русского ученого, как гордость нашей теоретической мысли и, конечно, его работы в теоретической химии будут цениться в длинном ряду поколений. Но как инженер он ниже среднего. И если певец не создан быть аккомпаниатором своих песен, то зачем же его поощрять это делать? Не лучше ли воспитать отдельно аккомпаниаторов? Надо признаться, что мало где у нас в промышленности занимаются созданием соответствующих кадров для проведения в жизнь новой передовой техники. Это, надо сказать откровенно, большой наш недостаток и с ним надо бороться. Но не менее вредно валить эту работу на наших больших ученых.

Мне кажется, что этот больной вопрос — о связи науки с промышленностью — нам надо широко дискуссировать, чтобы найти здоровые формы этой связи, столь необходимой для нашего быстрого культурного роста. Надо избегать вульгаризации в постановке этого вопроса, каково, например, требование, огульно обращенное ко всем ученым: непременно самим внедрять результаты своих работ, как это частенько делается даже Президиумом Академии наук. Против этого я всегда буду протестовать. Наука — большая наука — всегда двигала и будет двигать техническую мысль. У нас в Советском государстве есть все возможности, чтобы сделать это влияние наиболее действительным. Но нельзя эти вопросы сводить до уровня примитива.

Теперь позвольте мне коснуться последнего вопроса — организационной структуры института. Те задачи, которые поставил перед собой институт и которые я вам обрисовал, несомненно, влияют на его структурный облик. В нашем институте существует небольшой кадр постоянных научных работников, а также кадр временно работающих ученых и аспирантов. Только одна треть работников принадлежала к числу постоянных, текучий же состав института доходил до двух третей. Это необходимо накладывало известный отпечаток на всю структуру института. Поскольку временно работающие не оплачиваются из средств института, естественно, что размеры нашего хозяйственного обслуживающего аппарата не соответствуют принятым нормам, отнесенным к числу одних только постоянных научных работников. С бухгалтерской точки зрения это часто ставилось нам в минус, как перерасход по хозрасходам, но если относить количество обслуживающего персонала ко всем научным работникам, работающим в институте, то несоответствия не получается.

Кроме того, надо принять во внимание, что присутствие в институте временно работающих вызывает необходимость иметь более квалифицированный обслуживающий персонал. Аспиранты вначале, если остаются без присмотра, неизбежно портят приборы и ломают аппаратуру, прежде чем научатся работать. Разрушительным [с.75] явлением для научного оборудования института могут явиться также и приезжие работники, если к ним не приставить опытных лаборантов. Они также ускорят работу, так как могут помочь установить специальные приборы, принятые для работы при низких температурах, наладить довольно сложную термометрию глубоких температур, показать приемы обращения с жидким гелием и т. д.

Помимо штата проверенных и опытных лаборантов наш институт располагает мастерами высокой квалификации, чтобы быстро изготовлять специальную аппаратуру. Надо отметить, что ничто так не тормозит, не расхолаживает и не угнетает научную работу, как медленное изготовление приборов для опытов. Поэтому хорошая мастерская при институте приносит нам много пользы.

Немалое значение в организации института имеет финансовое хозяйство. Система финансирования, которая принята у нас для научных институтов, почти ни в чем не отличается от той, которая существует для всех других хозяйственных учреждений. Это, конечно, неправильно. Задачи хозяйственных учреждений, организация их работы в корне отличаются от научных институтов. Поэтому это несоответствие финансовой системы задачам учреждения обычно тяготит директоров наших научных институтов. Но почему-то даже Академия наук не сделала серьезной попытки изменить эту систему и вместо того, чтобы приспособить к себе, бесконечным рядом ухищрений и выдумок приспосабливается к ней.

Нам удалось для нашего института получить разрешение на значительное изменение и упрощение финансирования. Мы исходили из того, что научный институт должен быть организационно очень гибок. В самом деле, в ходе творческой работы трудно предвидеть не только на год, но даже на месяц вперед, как будет развиваться та или иная работа и какие организационные формы и затраты будут нужны, чтобы ее наиболее успешно развивать. Гибкость нашей организации создается тем, что нам, например, разрешили, и я считаю, что это очень существенно, не регистрировать заранее наши штаты. Штаты устанавливаются директором института по мере необходимости в них. Рассказывать подробно о нашей финансовой системе было бы долго, но главная мысль ее в том, что институт получает в год лимит, который может использовать более свободно, чем обычные госбюджетные учреждения.

Чтобы убедить Наркомфин в необходимости такой системы, потребовалась некоторая настойчивость. Как раз в то время у Наркомфина была тенденция вводить так называемый тематический учет: он считал за идеал, чтобы расходы учитывались в деталях по каждой научной теме в отдельности. В своих дискуссиях с работниками Наркомфина я писал примерно следующее: «Неужели, [с.76] когда вы смотрите на картину Рембрандта, вас интересует, сколько Рембрандт заплатил за кисти и холст? Зачем же, когда вы рассматриваете научную работу, вас интересует, во сколько обошлись приборы или сколько материалов на это истрачено?» Если научная работа дала значительные результаты, то ценность их совершенно несоизмерима с материальными затратами на нее. Денежная стоимость научной работы вообще несоизмерима с культурной ее ценностью. Я спрашивал: сколько Наркомфин считал бы допустимым отпустить средств Исааку Ньютону под его работу, приведшую к открытию всемирного тяготения?

Наркомфин неутомимо возражал. Споры с ним длились более полугода, и я думаю, что я бы его не переспорил, если бы не помощь и распоряжение СНК СССР. В конечном счете для института была создана упрощенная финансовая система, которая избавляет директора от ряда повседневных хлопот и необходимости «комбинировать». Это привело, например, к тому, что в институте работает только один бухгалтер и тот имеет время в периоды аврала, например, помогать на испытаниях установок, вести записи и делать измерения. Это все облегчает, упрощает жизнь института и оздоровляет его дух.

Теперь я коснусь последнего вопроса о перестройке работы института во время войны.

Институту не пришлось очень много перестраиваться. Проблема кислорода оказалась актуальной и в военное время. Война заставила нас всех стремиться возможно быстрее реализовать весь накопленный в этой области опыт и знания. Мы пытались организовать нашу работу так, чтобы поскорее передавать весь наш опыт по кислороду промышленности, чтобы он по возможности полно был использован для борьбы с врагами. Также оказалось, что и в некоторых других областях работы института имели актуальное значение для задач войны. К сожалению, по ряду обстоятельств я не могу рассказать об этом подробнее. Направив сюда всю энергию своих работников, институту пришлось значительно сократить работу по тем направлениям, о которых я говорил в начале своего доклада. Мы почти целиком сосредоточили силы на главном направлении, на кислороде, чтобы концентрированным ударом добиваться определенных и быстрых результатов. Мы исходили из того, что научная работа, не доведенная во время войны до конца, не давшая результатов, может оказаться даже вредной, если она отнимает силы от той работы, которая более актуальна.

Заканчивая свой доклад, я хочу отметить, что я пытался касаться только самых общих и принципиальных вопросов организации научной работы. Некоторые из них далеко еще не решены нами окончательно. К сожалению, вопрос организации науки у нас [с.77] еще мало дискуссируется. Поэтому я допускаю, что ряд наших решений можно еще значительно улучшить. Но мне кажется безусловным, что в условиях нашей страны для организации науки есть еще много неисчерпанных возможностей. Даже при той еще несовершенной организации науки, которая есть у нас сейчас, наша большая наука уже имеет большее влияние на технику, на всю нашу жизнь, чем мы себе обычно представляем. Это влияние осуществляется развивающимися традициями, создаваемыми большой наукой и ее связью рядом незримых нитей с нашей жизнью и промышленностью. Нужно помнить, что без больших научных традиций, начавших создаваться нашими учеными уже со времен Ломоносова, у нас не было бы хороших пушек, крепкой брони и быстрых самолетов, хотя непосредственно ни один из наших ученых академиков не умеет рассчитать аэроплан или выстрелить из пушки.

Мы еще не понимаем тех возможностей, которые у нас есть в стране, тех сил, которые дает нам близость нашей науки с жизнью, тех возможностей, которые нам предоставляются Советским государством для научной работы. Мы не умеем еще использовать ту большую свободу, которая существует у нас в стране для развития научной мысли. Есть еще много ошибок, есть непонимание той большой роли, которую призвана сыграть Академия наук, есть умаление своего значения со стороны самой Академии наук. Но при всем этом достижения наши вполне реальны.

Мы призваны делать большое дело в большой стране и это дело мы сами первыми должны ценить и уважать и о его развитии заботиться.

ЕДИНЕНИЕ НАУКИ И ТЕХНИКИ Из статьи в газете «Правда» от 17 июня 1941 г.

Жизнь социалистического государства строится и развивается на научных основаниях. Поэтому с первых дней своего существования Советская власть оказывает науке большое внимание и заботу. В результате у нас есть теперь наука, которая решает наиболее передовые и трудные проблемы. У нас есть также промышленность, которая делает самые тонкие и сложные механизмы. Но связь науки и техники у нас еще слаба, а это мешает нам полностью использовать весь богатый запас творческих сил нашей страны.

Только при живом и здоровом единении науки и техники они помогают друг другу: наука открывает перед техникой новые возможности, за которые она смело, без понуждения ухватывается. [с.78] При росте техники наука со своей стороны не только обогащается новыми техническими возможностями, но ее тематика расширяется и становится более целеустремленной.

Нигде нет такой почвы для самого широкого применения науки, как в СССР. Поэтому мы можем объяснить еще слабое единение науки и техники только тем, что не найдены наиболее эффективные организационные формы этой связи. Несомненно, что уже при имеющемся уровне нашей науки и техники, учитывая еще не изжитые недостатки, можно было бы достичь значительно больших творческих технических завоеваний. Я не думаю, что эта задержка объясняется только такими очевидными и постепенно изживающимися недостатками, как известная засоренность творческих кадров, бюрократичность, неупорядоченность снабжения и пр. Мне кажется, что у нас есть и более важные организационные недостатки, обсуждению которых еще мало уделялось внимания.

Для успешной борьбы за овладение природой нужна своя стратегия и тактика. Здесь, как и при сражении, самое важное — это правильное распределение сил по фронту и ясное задание бойцам. Штаб же командования нашей научной армии не только не на высоте, но часто армия сражается без командования. На многих фронтах новых завоеваний нашей науки и техники у нас просто нет еще организованной армии, а действуют изолированные «партизанские» отряды. Нет и сосредоточения хорошо отобранных сил на определенных участках с тем, чтобы можно было быстро добиваться решающих результатов. При этом чувствуется как бы боязнь сосредоточить весь удар на определенных точках, отбросить на сегодня в сторону проблемы, пускай сами по себе значительные, но черед которых наступит только завтра. И получается, что наши творческие силы распыляются на растянутом фронте, а так ни один полководец еще не выигрывал крупного сражения.

Нужно вдохновить научную армию поставленными проблемами и дать ей почувствовать значение побед на данных участках. Нужно еще умело формировать боевые единицы и выдвигать им ответственных командиров. Жизнь показала, что всякие воздействия на творческих работников науки и техники действительны только при поддержке здорового общественного мнения. Оно создается на научных собраниях и печатью. Эту важнейшую организационную возможность мы еще недостаточно используем.

Для примера возьмем общие собрания Академии наук. Они хорошо посещаются. На них заслушиваются интересные доклады, но чаще — это профессорские лекции для пополнения образования, а не научные дискуссии. Почти нет дебатов, нет традиций выносить общественную оценку отдельным научным или техническим проблемам и связанным с ними работам. Нет даже стремления вызвать дебаты. А ведь дебаты не возникают сами собой, [с.79] их надо культивировать. Для этого надо заранее выбрать наиболее важные и острые вопросы, одновременно подобрать и подготовить оппонентов. Председательствующий должен направлять дебаты, формулировать спорные тезисы, не давать при обсуждении отклоняться от основных вопросов. Если научный доклад по своему характеру не вызывает дебатов, как, например, просто доклад о научном открытии, то во всяком случае собрание должно заслушать мнение ведущих специалистов, чтобы была создана правильная общественная оценка. Без дебатов и обсуждения ведь не к чему делать доклады — проще и дешевле их печатать.

Мне часто кажется, что как будто мы в научной среде даже боимся дебатов и определенных оценок. Может быть, это потому, что мы еще считаемся с ложным самолюбием, основанным на неправильном представлении, будто хороший ученый не может ошибаться, ибо «ошибка» его должна дискредитировать. Мы как будто забываем, что «только тот не ошибается, кто ничего не делает». Ведь всякая научная истина сегодняшнего дня может быть завтра дополнена или изменена, ибо мы находимся в состоянии непрерывного приближения к познанию истинной природы вещей. Только преодолевая ошибку за ошибкой, вскрывая противоречия, мы получаем все более близкое решение поставленной проблемы. Ошибки не есть еще лженаука. Лженаука — это непризнание ошибок. Только поэтому она — тормоз для здорового научного развития.

Надо отметить, что часто наша печать тоже сторонится обсуждения спорных вопросов науки и техники.

Отсутствие здорового общественного мнения по ряду вопросов не только влечет за собой возможность развития у нас вредной и никчемной научной работы, но также мешает сосредоточению лучших сил вокруг центральных задач.

Отсутствие дискуссий совсем не отвечает нашим общим установкам. У нас всякое научное и техническое достижение является достоянием всей страны, и люди хотят его не только понять, но и оценить. А справедливая общественная оценка вдохновляет работника и помогает создать тот энтузиазм, который так необходим в творческой работе. Каждый значительный научный и технический вопрос имеет у нас общественное значение и поэтому должен обсуждаться и о нем должно быть составлено суждение.

Организация армии творческих работников в нашей промышленности, мне кажется, еще менее развита, чем в области науки. Если наши ученые все-таки объединены в некоторый коллектив, то творческие работники техники так распылены в нашей громадной промышленности, что когда ставится задача собрать их в ударный кулак, то это оказывается очень трудно.

Я опять буду говорить не о тех, более мелких сражениях, которые ведут к ряду технических усовершенствований, как например: [с.80] подбор более подходящих материалов, рационализация процессов, уменьшение затрат рабочей силы, повышение качества продукции и пр. Такой рост техники, хотя часто он и ведется «партизанским» путем энтузиастами-одиночками, имеет большое значение и вообще идет у нас неплохо. Наиболее замечательно, конечно, у нас то, что им захвачены, как ни в одной другой стране, самые широкие круги технических работников начиная от рабочих и кончая инженерами. Но я имею в виду более значительные сражения, ведущиеся крупными подразделениями, результаты которых должны дать в руки нашей стране еще не изведанные возможности. Эти завоевания могут достигнуть таких масштабов, как в прошлом изобретение и внедрение турбины или дизеля.

В таких крупных сражениях даже при большой затрате средств и труда, при мобилизации лучшего творческого коллектива ученых и инженеров, работающих упорно, с энтузиазмом, нельзя заранее гарантировать победу над природой. Но если сражение выиграно, то это означает новый этап в развитии промышленности. Достижения такого порядка помогут нам перегнать всех. Несомненно, социалистический строй должен быть лучшим организатором таких крупных побед в технике. Ни при каких условиях капитализма невозможно так широко мобилизовать средства и людей для такого сражения.

Чтобы использовать эту исключительную возможность, нам опять же надлежит научиться быстро организовывать в армию наших лучших творческих работников во всех ведущих областях нашей техники и согласовывать их работу с нашими учеными.

Наиболее значительным, по моему наблюдению, организационным недостатком является то, что мы не придаем должного значения вопросам, связанным с внедрением новых завоеваний техники в жизнь, обычно не считая эти работы творческими. В отраслевых исследовательских институтах и заводских лабораториях созданы условия для творческой работы. В то же время самое последнее звено — внедрение новых идей — обычно осуществляется рядовыми кадрами наравне с текущими производственными заданиями. Но так же, как хороший гражданин сразу не родится, а длительно воспитывается, так и новая идея, лежащая в основе машин или процессов, вырабатывается только по мере их роста в жизни. Успешное «воспитание» новых идей должно вверяться не рядовому инженеру, мастеру, рабочему и пр., а хорошо отобранному, высококвалифицированному, творческому коллективу.

С отсутствием на производстве организованных кадров такого типа творческих технических работников я столкнулся, когда мне пришлось внедрять в жизнь разработанные нами установки для получения жидкого воздуха и кислорода. Эти установки, работающие [с.81] на новых принципах ожижения и разделения, были освоены только в лаборатории. Перед промышленностью ставилась задача — сделать из такой установки легко эксплуатируемую и надежную в производстве машину.

Наибольшие затруднения мы встретили в организации базы для внедрения и в подборе кадров инженеров, техников, конструкторов, мастеров и других работников, способных к творческому освоению таких машин. На производстве таких людей, конечно, достаточно, но их мало знают. Они разбросаны, они не учитываются, они выполняют самые разнообразные задания. Разыскивать их приходится ощупью, а когда найдешь, — получить их нелегко. Из-за отсутствия еще понимания важности завоевания новых возможностей в технике наши хозяйственники часто противятся привлечению лучших людей и созданию особых условий для внедрения проблемных работ.

Значение здоровой базы для внедрений новых достижений техники показывает пример одной иностранной фирмы, которая в силу случайных обстоятельств организовала опытный завод, основная задача которого — разработка новых типов машин. Это завод «Браун — Бовери» в Швейцарии. Он возник в городе Бадене, расположенном вблизи Цюрихского университета. Пользуясь, консультацией крупных профессоров, например, Стодолы и других, завод этот изготовлял очень хорошие электрические машины и турбины. Но после того, как окружающие страны образовали таможенную преграду, фирма была вынуждена построить самостоятельные заводы в ряде стран — в Канаде, Германии, Франции и др. При этом техническая разработка новых машин была сосредоточена в Бадене, где были собраны лучшие кадры фирмы. Таким образом, в Бадене возник, вероятно, один из самых передовых экспериментальных заводов.

Конечно, причины его образования нас не интересуют, но поучительно для нас то, каких успехов может добиться завод, цель которого — в основном только создавать и осваивать новые типы машин. Что таким образом действительно возник передовой завод, доказывает, например, то, что им была осуществлена первая успешно работающая газовая турбина.

На этом примере, мне кажется, видна та сила, которая проявляется, если в одном месте сосредоточены и направлены на решение определенных заданий лучшие научно-технические творческие силы, имеющие также специальную базу для внедрения.

Поэтому, я думаю, своевременно поставить вопрос об объединении в каждой области нашей промышленности хорошо подобранных коллективов всех видов творческих работников. В зависимости от размеров производства надо, чтобы эта организация включала отдельные цехи, а в крупной области — даже самостоятельные [с.82] заводы со специально подобранными кадрами. Таким путем мы создадим значительно улучшенные условия для внедрения в нашу промышленность совершенно новых направлений в технике. При заботливом и гибком руководстве такими коллективами они, несомненно, широко откроют двери в технику для всей нашей науки, и это поведет к внедрению самых смелых и передовых идей. Тогда связать научные и технические коллективы творческих работников будет значительно легче. И это будет большим шагом вперед для того, чтобы уменьшить существующий на сегодняшний день разрыв между теорией и жизнью. Ведь этот разрыв обязан своим существованием, главным образом, временным организационным недостаткам. А на самом деле, как мы все больше убеждаемся, все труднее сказать, где кончается наука и начинается непосредственная ее связь с жизнью.

ПЛАНИРОВАНИЕ В НАУКЕ

Выступление на совещании директоров московских учреждений Академии наук СССР 23 февраля 1943 г.

Из происходящего обсуждения видно, что ясного и приемлемого для всех представления, как должны быть построены план и отчет Академии наук, пока еще нет. Это происходит потому, что различаются взгляды на те задачи, которые должны быть поставлены перед планом и отчетом. Я думаю, что можно четко сформулировать четыре таких возможных задачи.

Во-первых, перед планом и отчетом в качестве главной ставится задача финансового контроля. Согласно плану отпускаются определенные средства и потом по отчету смотрят, правильно ли эти средства были использованы.

Во-вторых, это контроль над самой работой. Сравнивают, что по плану предполагалось сделать и потом по отчету проверяют, что было выполнено.

В-третьих, задача, на которую у нас пока что мало обращают внимания — план и отчет служат основным средством для координации во всей стране научной работы институтов и ученых.

В-четвертых, отчет и план как главное средство для согласования научной деятельности институтов и ученых с запросами страны, ее народного хозяйства и культуры.

Две последние более широкие задачи плана, вопреки установившемуся мнению, мне думается, нужно рассматривать как важнейшие.

Сторонники планов как средства контроля научных работ считают, что план должен быть сугубо тематическим, и поэтому ученый [с.83] должен заранее предвидеть, что он будет работать в рамках такого-то плана и ему нужно столько-то денег, и нужны такие-то материалы, тогда к концу года он оправдает эти затраты тем, что даст такие-то результаты. Следовательно, путем составления плановых и отчетных данных можно по степени выполнения плана оценить работу ученого или научного института, признав ее неудовлетворительной, удовлетворительной или хорошей, как это делается в отношении завода или любого промышленного предприятия.

Такие требования к планам и отчетам обычно выдвигаются финансовыми работниками и административным аппаратом руководящего учреждения. Среди ученых такой подход к плану вызывает неудовольствие и раздражение. Ряд крупных ученых являются противниками плана любого вида. Они считают, что научная работа — это творческая деятельность, а творчество не подлежит планированию, оно должно развиваться совершенно свободно, и ученые творят только то, к чему у них лежит в данное время склонность. Для подтверждения такой точки зрения приводится ряд убедительных примеров. Сам Ньютон, например, не мог бы по заданному плану открыть закон тяготения, поскольку это произошло стихийно, на него нашло наитие, когда он увидал знаменитое падающее яблоко. Очевидно, что нельзя запланировать момент, когда ученый увидит падающее яблоко и как это на него подействует. Самое ценное в науке и что составляет основу большой науки не может планироваться, поскольку оно достигается творческим процессом, успех которого определяется талантом ученого.

Чтобы согласовать эти противоречия, выдвигается компромиссный взгляд. На нашем совещании этот взгляд выдвигал академик О. Ю. Шмидт. Он считает, что действительно существуют научные открытия и, конечно, никто не может заставить ученых заранее планировать свои открытия, и здесь мы предоставляем ученым свободу. Но есть масса работы, кроме творческой, и эту работу мы будем планировать. Я считаю этот взгляд мало обоснованным. Это соответствовало бы тому, как если бы при оценке картины в музее, хотя мы и знаем, что лишены возможности оценить, например, картину Рубенса, поскольку художественное качество деньгами не выразить, мы все же приняли бы, что можем оценить рамку, краски и пр. и таким образом определить некоторую часть стоимости художественных фондов музея. Такие оценки ничего не выражают и могут удовлетворить только бюрократическую администрацию. Мне думается, что предложение О. Ю. Шмидта, как и все другие, не решает задачи, и нам надо искать более широкий подход, в основу которого должен быть положен следующий принцип: в науке самым ценным является творческий элемент, поэтому план и отчет должны составляться так, чтобы не стеснять свободу творчества, а поддерживать ее. [с.84]

Неправы те ученые, которые считают, что при свободе творчества научная работа совершенно не поддается планированию, потому что она развивается только стихийно. Если мы рассмотрим достижения даже самых больших ученых, как, например, того же Ньютона, то мы увидим, что его творческая работа в области небесной механики не шла независимо от запросов мировой науки и интересов Англии того времени. Например, его работы по небесной механике, как показывают современные исторические изыскания, связаны с запросами развивавшейся тогда колониальной политики Англии, которая требовала усиленного развития судоходства по океанам, а это требовало более надежного судовождения, которое имело тогда своей основой небесную механику. Работы Фарадея связаны как с быстро развивавшимся тогда учением об электромагнетизме, так и с большим ростом промышленности в Англии. Из биографии Фарадея известно, как серьезно он относился к решению тех научных вопросов, в которых он мог стать близко к запросам промышленности страны и помочь их решать.

История науки показывает, что даже большое творчество всегда было направленным и его направление можно заранее определить как по запросам мировой науки, так и по запросам культуры страны.

При капитализме нет необходимости для ученого заранее определять эту направленность. У нас, при социализме, когда наука должна быть организованной в государственном масштабе, нам нужно заранее знать направление развития различных областей науки. Мы должны организовать работу наших ученых на основе широких обоснованных планов, стремясь к тому, чтобы творчество ученых было согласовано с запросами мировой науки и интересами нашей страны. Между творческими исканиями ученого и планом не только не должно быть противоречия, но план должен помогать успешно и свободно развиваться в стране большой науке. Если признать это главной задачей плана, то тогда нам нужно отказаться от всех мелочных контрольно-фискальных элементов плана, а должны только сохранить в нем его широкое организующее значение. Я считаю, что только так должен быть построен план в Академии наук.

Нам скажут: как же создавать такой план, до сих пор нигде этого не делалось? Да, нигде не делалось потому, что пока еще наука не организовывалась в государственном масштабе, как это должно иметь место в социалистической стране. У нас это должно быть сделано впервые и поэтому никто готовую форму нам не преподнесет и мы сами должны найти эту форму.

Подводя итоги сказанному, я считаю, что отчеты и планы должны выполнять две главные задачи. Во-первых, они должны обеспечивать согласованную работу всей науки в стране, а во-вторых, [с.85] должны направлять развитие большой науки в соответствии с запросами мировой науки и запросами культурного роста страны.

Для этого нам не надо разрабатывать детально стандартную схему для составления плана и отчета, а достаточны общие установки. Не стесняя ученого стандартной формой, надо дать ему полную свободу описать главные направления своей работы и четко обосновать выбор этих направлений. Нетрудно видеть, что такие планы и отчеты могут быть не только полезными, но и интересными. Для успешного выполнения этой задачи следовало бы еще объединить план и отчет и представлять их одновременно. Не нужно их разделять, как мы это сейчас делаем. Для читателя будет ясно значение выполненных научных работ, когда видна их связь с задачами, которые ставит перед собой ученый. При этом важно, чтобы план был цельным и касался только главного направления, в него не должны входить побочные темы, с ним не связанные. Из таких планов и отчетов будет видно, как наша научная работа в Академии наук отвечает запросам мировой науки. Это важно знать, поскольку наша научная работа является частью мировой.

Тут можно предвидеть возражение: как быть с финансовой стороной плана и на каком основании определять величину отпускаемых средств?

Нетрудно видеть, что планирование финансов в научной работе можно свести к весьма простой схеме, по которой оно у нас на самом деле и делается, но маскируется тематическим планом. Я ее кратко опишу.

Начнем с помещения, где в институте ведутся научные работы. Хорошо известно, что на данной площади можно разместить вполне определенное число научных работников. Значит, в здании с данной площадью может эффективно работать только вполне определенное число научных работников. Также хорошо известно, что на данное количество научных работников в определенной научной области нужно иметь определенный процент технического персонала, такое-то количество обслуживающего персонала и административно-хозяйственных работников и т. д. Вся эта шкала уже хорошо установлена с точностью до плюс — минус 5—10% и по ней можно планировать масштабы работы любого научного учреждения.

Теперь относительно планирования отпускаемого количества денег. Мы знаем, что каждый научный работник в среднем расходует для своей работы примерно одно и то же количество денег. Если это физик, то это одна сумма, если это химик, то другая, несколько меньше, и т. д. Эти цифры и будут, с точностью до нескольких процентов, отражать финансовые показатели средств института, расходуемых на научную работу. [с.86]

Такие показатели гораздо точнее и правильнее характеризуют расходы на научную работу, чем те детальные липовые сметы, которые у нас так распространены и которые никакого отношения к реальной работе не имеют.

Если для научной работы требуются специальные дорогие приборы, как например, спектрограф или большой электромагнит, то такие расходы могут идти по специально обоснованной дополнительной смете.

Для оценки того, насколько хорошо организована научная работа в институте, следует следить не за абсолютными цифрами, а за относительными показателями: сколько процентов от общих расходов идет на зарплату, на административно-хозяйственные расходы, на научное оборудование и т. д. По этим цифрам можно следить за правильным направлением развития работы института. По таким общим цифровым показателям я уже давно слежу за расходами в своем институте.

Финансово-счетный аппарат Академии наук также должен научиться контролировать работу не по абсолютным, а по относительным показателям. Детально определять расходы на творческую научную работу тематическим планом — это не только нелепо, но даже вредно для развития науки. Таким путем мы не развиваем науку в направлении, отвечающем запросам мировой науки и потребностям культурного роста страны, но только тратим средства на никому ненужную бюрократическую писанину.

КОМПЛЕКСНЫЕ НАУЧНЫЕ ПРОБЛЕМЫ Из статьи в газете «Правда» от 4 мая 1957 г.

При разработке новых организационных форм научно-технических изысканий и внедрения их результатов в жизнь следует учесть опыт, полученный при решении ряда крупных технических проблем, возникающих в связи с бурным ростом науки и техники последних лет. Этот опыт, мне думается, показывает, что решать научными методами крупные технические проблемы наиболее эффективно удается в том случае, когда научно-исследовательские работы организуются иным методом, чем тот, который до сих пор считался нормальным. Поскольку об этих новых организационных формах, по-видимому, еще мало и нечетко говорят, я остановлюсь на них несколько подробнее.

Сперва кратко в хронологическом порядке укажу на основные этапы, по которым научная работа развивалась в государственном масштабе. [с.87]

Значение влияния науки на технику и народное хозяйство было понято еще давно. Сперва научные изыскания проводились в лабораториях при университетах или при аналогичных высших учебных заведениях. К концу прошлого столетия научная работа развилась уже до таких масштабов, что стали создаваться самостоятельные лаборатории и исследовательские институты. Следует отметить, что в этих институтах и лабораториях научная работа организовывалась по определенным областям знания: физика, химия, биология, астрономия и т. д. Далее появилась необходимость создавать научные институты более специализированного характера, например, из физических институтов стали выделяться институты акустики, кристаллографии, оптики и пр., из химии — физико-химия, органическая химия и т. д.

Необходимость создавать более тесную связь науки и практики почувствовали в начале этого столетия, в особенности после первой мировой войны. Тогда в промышленности крупные металлургические, электротехнические и другие заводы стали организовывать свои заводские лаборатории, в которых решались текущие задачи, связанные с внедрением в производство научно-технических достижений. Необходимость дальнейшего роста этих заводских лабораторий привела к тому, что из них выросли самостоятельные крупные научные институты, работающие в определенной области техники. За границей они находятся при крупных промышленных объединениях, а у нас обычно при министерствах. Мы их называем отраслевыми институтами.

В научных учреждениях и в отраслевых институтах в любой культурной стране занят многотысячный коллектив людей, и при этом туда отбираются люди наиболее одаренные и трудоспособные. Крупные суммы затрачиваются на нужды этих учреждений. Количество и размеры таких институтов непрерывно растут. Характерной чертой научных и отраслевых институтов является организация их научной работы по областям знания, и до последнего времени такая организация удовлетворяла запросам жизни.

Но за последнее десятилетие жизнь стала все более выдвигать необходимость решения таких крупных научных и научно-технических проблем, которые сразу охватывают ряд областей знания. Взять, например, построение самолета, летающего на атомной энергии. Для его создания нужны физики-атомники, теплотехники, аэродинамики, не говоря о конструкторах, металлургах и др.

Такие проблемы у нас принято называть комплексными. Но если проанализировать стоящие теперь перед наукой и практикой проблемы, то окажется, что за малым исключением все эти проблемы нужно считать в той или иной мере комплексными. Очевидно, что решение комплексной проблемы не под силу одному специализированному институту. Обычно ее решают у нас следующим [с.88] образом. Всегда имеется одна наиболее заинтересованная сторона. Она и берет на себя инициативу руководства и организацию работы. Работа распределяется в виде отдельных заданий по институтам, конструкторским бюро и подобным учреждениям.

При наличии поддержки центральных директивных органов такая система организации оказалась у нас возможной. Но нетрудно видеть, что все же эта система не только громоздка, но имеет также серьезные дефекты. Ее основной недостаток — в разрозненности работников, отсутствии постоянного контакта между ними. При таких условиях нет достаточного энтузиазма и целеустремленности, которые так нужны для интенсивной творческой работы.

Жизнь подсказывает, как нужно искать выход из этого затруднения. Ряд примеров показывает, что во всех случаях, когда при решении комплексной научной или научно-технической проблемы удавалось создавать единую и самостоятельную организацию, которая состояла из ученых и инженеров разнообразных специальностей, но преследующих одну общую цель — решить возложенную на них научно-техническую проблему и внедрить результаты в жизнь, оказывалось, что такая организация работала успешно. Как пример можно назвать организацию, созданную у нас для решения проблемы интенсификации кислородом металлургических и других процессов. Правда, тут уже сама жизнь заставляла проблемы такого крупного масштаба решать специальными самостоятельными организациями. Но, по существу, ничто не мешает распространить этот метод организации и на решение проблем, связанных с вопросами о полупроводниках, жароупорных сталях, полимерах и т. д.

Поэтому параллельно с существующими у нас сейчас тематическими научно-исследовательскими институтами и конструкторскими бюро, работающими по областям знания, нам нужно будет начать создавать проблемные научно-технические организации большого и малого масштаба. Тогда каждая такая организация будет служить для решения вполне определенной актуальной проблемы. По своей структуре эти организации могут, если это необходимо, включать в себя свои научно-исследовательские институты, лаборатории, конструкторские бюро, опытные заводы и пр.

Чтобы каждая такая организация успешно работала, ее не надо рассматривать как постоянно существующее учреждение, но как созданное только на время решения проблемы, будь то на несколько месяцев или на несколько лет. Поскольку эти организации будут временного характера, то в случае необходимости их легко будет организовывать в тех районах, где решаемая проблема наиболее актуальна и ближе связана с жизненными запросами.

Такое решение научно-технических проблем не потребует более крупных средств. Но главная трудность будет в том, что надо перевоспитать наших некоторых научно-технических работников [с.89] обычно стремящихся к стабильности в работе своих научных учреждений и боящихся от них оторваться. Нужно воспитать и поощрять в ученых и в передовых инженерах чувство подвижности. Такую организацию для решения научно-технических проблем можно картинно себе представить как подвижное боевое соединение, сформированное из войсковых единиц разных родов оружия. Этому соединению даны определенные оперативные задания, после выполнения которых его следует опять реорганизовать соответственно с требованиями следующего задания.

Конечно, параллельно с этими проблемными научными организациями должны существовать прежние специализированные тематические институты Академии наук и отраслевые институты при крупных заводах и главках. Вновь созданные проблемные научно-технические организации должны разгрузить наши тематические институты как от чуждой им тематики, так и от перегруженности кадрами. Это даст им возможность сосредоточиться на решении задач большого научного значения.

Я думаю, весьма вероятно, что принцип организации работ по проблемам в дальнейшем должен лечь в основу не только при решении прикладных научно-технических проблем, но и при решении теоретических научных проблем и должен оказать влияние на организацию научной работы в Академии наук. Что проблемная организация и здесь будет эффективна, видно из того, что сейчас наиболее интересные и передовые проблемы в науке возникают тогда, когда несколько областей знания скрещиваются между собой, например: биология с химией и физикой или радиофизика с астрономией и т. д. Необходимость комплексной разработки больших научных проблем подтверждается примером объединения научных работ и ученых по проблемной тематике, недавно проведенного в Академии наук СССР. Такое объединение оказалось не только возможным, но прошло с легкостью и было хорошо поддержано нашей научной общественностью.

ЭКСПЕРИМЕНТ, ТЕОРИЯ, ПРАКТИКА

Из выступления на Общем собрании Академии наук СССР 6 февраля 1962 г.

Я хочу отметить несоответствие в развитии теоретических и экспериментальных работ и отсутствие необходимой связи теории с практикой.

Конечно, в основном я остановлюсь на физико-математических науках. Нетрудно видеть, что у нас происходит отставание экспериментальной физики от теоретической. Возьмите, например, работы, [с.90] выдвинутые в 1962 году на Ленинскую премию: там много работ по математике, по теоретической физике, но нет ни одной по экспериментальной физике. Я редактор «Журнала экспериментальной и теоретической физики», и мне хорошо известно, что большинство статей, которые к нам поступают, относятся к теоретической физике. Отношение примерно 1 : 4 или 1 : 3.

Наше отставание в экспериментальной физике можно видеть, сравнивая нашу физику с зарубежной.

Возьмем ядерную физику. Хорошо известно, что, несмотря на то, что техническое оснащение в этой области у нас хорошее, экспериментальные результаты слабее. Практически из всего большого количества новых частиц, которые были открыты, значительная, львиная доля падает на зарубежных физиков.

Что касается теоретических работ, то тут, как в математике, так и в теоретической и математической физике, во многих основных областях, несомненно, мы являемся ведущими и занимаем должное место в мировой науке.

Это противоположно тому, что происходит в США, где как раз экспериментальные науки развиваются в ущерб теоретическим, что очень хорошо проявилось еще лет 20 назад, когда в США стала развиваться ядерная физика и необходимо было создать атомное оружие. Для выполнения этого задания американцам пришлось «импортировать» из Европы много физиков-теоретиков.

Хорошо известно, что когда мы решали те же задачи ядерной физики, наши теоретики оказались вполне подготовленными и достаточно квалифицированными, чтобы решить эти задачи быстро и самостоятельно. За последние годы теоретическая физика в США окрепла, и разрыв уменьшился.

Показателем отставания экспериментальных наук является и то, что молодежь, оканчивающая вузы, стремится идти на теоретические работы.

Такое отставание экспериментальной физики — очень серьезный фактор, который все больше и больше будет тормозить нормальный рост нашей физики. Разрыв между теорией и экспериментом, между теорией и жизнью, между теорией и практикой есть симптомы серьезных нарушений нормального развития науки. То, что у нас сейчас происходит отрыв теоретической науки от жизни, с одной стороны, и, с другой стороны, недостаточно высокое качество экспериментальных работ, — все это нарушает гармоническое развитие нашей науки и, мне кажется, происходит не только в физике, но и в ряде других областей естественных наук.

Нам следует осуществить необходимые мероприятия, чтобы поднять нашу экспериментальную физику. Конечно, для этого нужно сперва выяснить причину, тормозящую развитие нашей [с.91] экспериментальной науки и нарушающую нормальную связь теоретических наук с жизнью. Стоит поставить правильный диагноз заболевания, как лечебные мероприятия станут очевидными.

Из истории развития физики хорошо известно, что деление физиков на теоретиков и экспериментаторов произошло совсем недавно. В прежние времена не только Ньютон и Гюйгенс, но и такие теоретики, как Максвелл, обычно сами экспериментально проверяли свои теоретические выводы и построения. Теперь же только в исключительных случаях теоретик ставит опыты, чтобы проверить свои теории. Происходит это по простой причине. Техника эксперимента значительно усложнилась. Она требует больших усилий при выполнении опыта. Обычно это не под силу одному человеку, поэтому работа выполняется целым коллективом научных работников.

В самом деле, такое оборудование, как ускорители, ожижители, сложнейшие электронные схемы, реакторы и пр., требуют большого штата научных работников для того, чтобы проводить эксперимент. Поэтому физику-теоретику невозможно самому проверять на практике свои теоретические выводы и приходится полагаться на «милость» экспериментаторов, ждать когда они проверят на практике его выводы и предложения.

Из-за этого возникает несоответствие между количеством теоретических работ и возможностью подвергнуть их опытной проверке. В самом деле, теоретик часто печатает несколько работ в год, скажем, четыре, а чтобы сделать экспериментальную проверку, требуется обычно год или полтора, причем над этим должна трудиться группа в несколько человек, скажем, пять человек: очевидно, что тогда на каждого теоретика должно приходиться от 20 до 30 экспериментаторов. Это, конечно, вульгаризованная схема, но в общем она дает идею о необходимом для развития науки соотношении между теоретиками и экспериментаторами.

Сейчас число теоретиков и экспериментаторов примерно равно. В результате получается, что большинство теоретических выводов не проверяется на практике. Теоретики отвыкают от того, что всякая их работа приобретает ценность только после того, как она связана с жизнью. Теория начинает работать сама на себя, и в лучшем случае ее ценность определяется из методических и эстетических соображений.

Для гармонического развития науки нужно, конечно, чтобы теория не отрывалась от опыта, и это может иметь место только тогда, когда теория опирается на достаточно крупную экспериментальную базу. Почему же у нас ее нет? Почему же у нас так мало людей идет в экспериментальную работу и она у нас плохо организована? Ответить на этот вопрос просто: в наших условиях [с.92] работа экспериментатора гораздо более тяжелая и менее «рентабельная». Не только потому, что экспериментатор в случае неудачи работы теряет не два — три месяца, как теоретик, но год или полгода, т. е. то время, которое обычно сейчас нужно, чтобы завершить экспериментальную работу. Работа экспериментатора требует гораздо больше усилий, ему не только нужно понимать теорию, но он должен иметь ряд практических навыков в работе с приборами, нужно создать хорошо сработавшийся коллектив, часто эксперимент требует непрерывной работы днем и ночью; все это ведет к тому, что признание экспериментатора, как ученого, достигшего научной степени, приходит значительно позже, чем для физика-теоретика.

Чтобы представить диссертацию к защите из сделанной коллективно работы, ему нужно выделить часть, которая якобы является его самостоятельным вкладом, что должно быть подтверждено руководителем работы. Нетрудно видеть, что это условие в корне противоречит здоровому духу коллективной работы, когда люди непрерывно обмениваются опытом и идеями, друг другу помогают и друг друга заменяют. Выделение «личной собственности» для защиты диссертации является противоестественным и тормозящим фактором развития коллективной работы.

Все это отталкивает многих людей от экспериментальной работы.

Руководитель коллектива экспериментальной группы тоже поставлен в тяжелые условия. Он несет ответственность за работу, но поскольку сам часто фактически не участвует в ней, то обычно считается, что его имя не должно входить в авторский коллектив. Молодежь, пока не вырастет, конечно, недооценивает роль руководителя, хотя он и подбирает коллектив, распределяет работу между его членами, отсеивает хорошие идеи от плохих. Конечно, роль руководителя исключительно велика. В современных условиях руководитель научной работы подобен режиссеру, он создает спектакль, хотя не появляется сам на сцене.

Современный театр и кино признают решающее значение режиссера при создании спектакля или фильма. Но то, что сейчас при современной коллективной научной работе роль руководителя обычно является решающей, еще далеко не дошло до сознания, потому и не создаются те условия, которые необходимы для успешной работы руководителя, и его работа не обставлена должным образом. Поэтому сейчас очень трудно бывает привлекать способных научных работников для того, чтобы они занимали руководящие посты заведующих лабораториями, директоров институтов. Эти должности часто у нас замещаются работниками с административными навыками, без творческой научной квалификации, в результате этого коллективы начинают плохо работать, [с.93] и это понижает то качество научной экспериментальной работы, о котором уже говорилось.

В таких крупных областях экспериментальной современной физики, как исследование космоса, изучение плазмы, изучение ядра, создание ускорителей, коллективы в экспериментальной работе достигают больших размеров и роль руководителя является решающей, и только правильный подбор его может обеспечить успех работы.

Когда теоретик делает свою работу, то его производственным орудием являются карандаш и бумага, но некоторым и этого не нужно. Так, Эйлер, когда ослеп, делал свои фундаментальные математические работы в уме.

Для экспериментатора же нужна хорошая материальная база: помещение со всевозможным специальным оборудованием, большой ассортимент приборов, необходимость выполнения специальных заказов, специальные материалы, мастерские, обученный штат лаборантов и пр. Темпы и успех работы обусловлены совершенством этой материальной базы. Лет 10 назад материальная база была у нас слабее, чем за рубежом, сейчас она значительно улучшилась, но не достигла нужного уровня и продолжает тормозить ход экспериментальной работы, делает ее менее привлекательной для ученого.

Из сказанного совершенно понятно, почему наша молодежь стремится к теоретической научной работе, почему у нас возникло такое несоответствие между теорией и экспериментом и почему у нас теория оторвалась от жизни. Если мы согласимся с диагнозом, который я здесь ставлю, то необходимые меры лечения этого заболевания нетрудно найти. Они заключаются в том, чтобы поставить экспериментатора и руководителя экспериментальных работ в такие условия, в которых эта работа стала бы по крайней мере так же привлекательна, как работа теоретика. Приспособить нашу организационную систему научной работы для коллективной работы и поощрять этот характер работы. Такие поощрительные мероприятия могут быть построены на материальной базе и на моральных факторах.

В качестве примера можно указать на организацию тематических премий для экспериментальной работы, облегченные методы получения степеней для ряда работников на основе одной и той же коллективной диссертации и т. п.

То, что сказано о физике, можно отнести и к другим областям естественных наук. Отрыв теории от эксперимента, опыта, практики наносит ущерб прежде всего самой теории.

Я хотел бы сказать, что отрыв от опыта и от жизни происходил и у философов, занимающихся философскими проблемами естествознания. Ярким примером отрыва некоторых философов от [с.94] опыта и от жизни может служить их отношение к кибернетике в конце 40-х — начале 50-х годов, когда в наших философских словарях кибернетика называлась реакционной лженаукой...

Если бы наши ученые приняли тогда это определение руководящим для дальнейшего развития этой науки, то можно сказать, что завоевание космоса, которым мы все справедливо гордимся и за которое нас уважает весь мир, не могло бы быть осуществлено, так как управлять космическим кораблем без кибернетических машин невозможно.

Вот еще пример, который показывает, к чему приводит недостаточное понимание и знание физического эксперимента. У многих еще свежо в памяти, как ряд философов, догматически применяя метод диалектики, доказывал несостоятельность теории относительности. Наибольшей критике со стороны философов подвергался вывод теории относительности о том, что энергия эквивалентна массе, умноженной на квадрат скорости света (E = mc2). Физики уже давно проверили этот закон Эйнштейна на опыте с элементарными частицами. Для понимания этих опытов требовались глубокие знания современной физики, которыми некоторые философы не располагали. И вот физики осуществили ядерные реакции и проверили закон Эйнштейна не на отдельных атомах, а в масштабах атомной бомбы. Хороши были бы физики, если бы последовали за выводами некоторых философов и перестали работать над проблемой применения теории относительности к ядерной физике! В какое положение физики поставили бы страну, если бы они не были подготовлены к практическому использованию достижений ядерной физики?

Эти примеры наиболее ярко характеризуют отрыв некоторых философов от практики, хотя имеется еще ряд других случаев. а именно: неправильная оценка принципа неопределенности в квантовой теории, неправильная оценка теории резонанса для изучения химических связей и другие... Неправильные обобщения были сделаны также некоторыми биологами и философами в области биологии.

Это говорит о том, что применение диалектики в области естественных наук требует исключительно глубокого знания экспериментальных фактов и их теоретического обобщения. Без этого диалектика сама по себе не может дать решения вопроса. Она как бы является скрипкой Страдивариуса, самой совершенной из скрипок, но чтобы на ней играть, нужно быть музыкантом и знать музыку. Без этого она будет так же фальшивить, как и обычная скрипка.

Работа крупных ученых-естествоиспытателей, внесших большой вклад в развитие современного естествознания, неизменно проходила в тесной связи теории и опыта. Поэтому для развития [с.95] естественных наук на здоровой материалистической основе всякое теоретическое обобщение должно непременно проверяться на опыте. Гармоническое развитие теории и практики является абсолютно необходимым во всех областях естествознания.

О самом механизме связи теории с практикой мне хотелось бы напомнить красивым сравнением, употребленным еще Кельвином. Он сравнивал теорию с жерновами, а опытные данные — с зерном, которое засыпается в эти жернова. Совершенно ясно, что одни жернова, сколько бы ни крутились, ничего полезного дать не смогут (теория работает сама на себя). Но качество муки определяется качеством зерна, и гнилое зерно не может дать питательной муки. Поэтому доброкачественность эксперимента является необходимым условием как для построения передовой теории, так и для получения практических результатов.

Высокое качество эксперимента является необходимым условием здорового развития науки.

В заключение я хотел бы, чтобы значение и роль хорошего эксперимента запомнились бы вам в словах шутливого афоризма, принадлежащего героине романа «Джентльмены предпочитают блондинок», — одного из «классических» американских произведений: «Любовь — это хорошая вещь, но золотой браслет остается навсегда».

Я думаю, что мы, ученые, можем сказать: теория — это хорошая вещь, но правильный эксперимент остается навсегда.

ЭФФЕКТИВНОСТЬ НАУЧНОЙ РАБОТЫ

Выступление на заседании Президиума Академии наук СССР 4 декабря 1964 г.

Вопрос, который я хочу поставить, это: с каким коэффициентом полезного действия работают наши ученые, наши институты? Не следует ли нам направить наши главные усилия не на рост Академии, а на улучшение условий работы существующих институтов и их сотрудников, с тем чтобы поднять их производительность? Может быть, при одних и тех же материальных затратах таким путем мы больше выиграем. Спрашивается, во сколько раз мы можем увеличить производительность труда наших ученых? Конечно, тут невозможно дать точный ответ, но я думаю, что здесь у нас еще очень большие возможности.

Есть три главных способа воздействия на работу ученых, чтобы поднять ее эффективность. Называю их для краткости моральным, финансовым и кадровым. Несомненно, наиболее важный [с.96] из них первый. Выбор правильного направления научной работы, хорошее ее выполнение в значительной мере определяют отношение к ней ученых. Если ученый в выборе направления своей работы вправе не согласиться с тем или другим своим коллегой, то не считаться с мнением научной общественности в целом он уже не может. Мы должны уделять больше внимания культивированию и поддержке научной общественности в академии. Это один из наиболее эффективных способов не только поднять уровень научной работы, но и главный способ сосредоточивать наши силы на ее главных и более обещающих направлениях. Это по существу и есть настоящий способ планировать научную работу.

Один из путей общественного воздействия — обсуждение проблематики и отдельных тем на научных собраниях. Надо сразу признать, что тут мы еще слабо работаем. Более узкие совещания, конференции по специальным вопросам идут хорошо, а чем шире совещание, тем оно обычно проходит хуже, пульс общественной жизни ученых на них очень слаб. Культура дискуссий и научных споров у нас увяла.

Я много раз говорил, что нам необходим клуб ученых, где мы могли бы собраться и в непринужденной обстановке поговорить о насущных вопросах. Самые интересные беседы по животрепещущим вопросам науки в свое время, когда я работал в Англии, происходили на обедах в колледжах. Мы обсуждали там вопросы, сразу захватывающие многие области науки, и это был лучший способ расширить свой кругозор и понять современное значение того или другого научного направления.

Надо развивать общественную жизнь в академии. В эпоху культа личности это было трудно. Но ведь сейчас для этого снова есть возможность! Почему-то у нас научная общественная жизнь все еще отстает, хотя это совсем не свойственно нашему характеру.

Важным фактором морального воздействия является наше участие в зарубежной научной жизни — в конференциях и других подобных встречах. Мы пока еще очень мало принимаем в них участия. Наши делегации в четыре — пять раз меньше, чем делегации США и других стран, и часто делегаты подобраны бюрократическими методами, без строгого соблюдения признака научной квалификации и заинтересованности. Надо улучшить это дело и не жалеть средств.

Еще один способ морального воздействия на ученых, который мы недостаточно учитываем, — наши журналы. Журнал должен вести оценочно-отборочную работу. Когда приходит статья в журнал, то необходимо подвергнуть ее квалифицированной оценке и сообщить автору критику, иными словами, редколлегия научного журнала должна вести работу с автором. Мы занимаемся этим в [с.97] «Журнале экспериментальной и теоретической физики», хотя это хлопотливо и подчас трудно, но я считаю, что эта работа приносит большую пользу для направления научной работы.

Теперь о «кадровом» воздействии на развитие науки. Когда мы в академии приходим к выводу, что какая-то научная область у нас отстает, то сразу ставится вопрос о материальной поддержке какой-либо лаборатории или даже о строительстве институтов и т. п. Но следует помнить, что нам невозможно поддерживать на одинаково высоком уровне все области, поэтому гораздо правильнее сосредоточить наши усилия на тех из них, где мы сильны людьми и где сложились хорошие научные традиции. Главным образом, надо развивать те направления в науке, где нам посчастливилось иметь крупного, смелого и талантливого ученого. Хорошо известно, что как ни поддерживай неодаренного человека, все равно он ничего крупного и ведущего в науке не сделает. Поэтому при развитии той или иной области мы первым долгом должны исходить из творческих сил человека, работающего в этой области. Ведь наша наука — дело творческое, как искусство, как музыка и т. д. Нельзя думать, что, создав в консерватории отделение по написанию гимнов или кантат, мы их получим: если нет в этом отделении крупного композитора, равного по силе, например, Генделю, то все равно ничего не получится. Хромого не научишь бегать, сколько денег на это ни трать. То же самое и в науке. Руководство академии должно выискивать, привлекать и поддерживать наиболее талантливых людей, и этим следует заниматься даже больше, чем тематикой.

Руководящую роль в подборе кадров в институте должен играть директор, который сам должен быть крупным ученым. Но для этого он должен пользоваться большими правами в этом деле. Вообще сейчас директор в значительной мере скован по рукам и ногам как в кадровых вопросах, так и в финансовых. Как я указывал, финансы — это третий способ воздействия на развитие науки. Деньги на исследования у нас есть, государство не скупится, получить их нам легче, чем, например, американским ученым. Но вы, может быть, помните, была такая детская игра: «Барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите», а потом следует добавление — «черного и белого не покупайте, да и нет не говорите», и т. д. Так что оказывается, что истратить сто рублей без ухищрений невозможно. В том же положении и директор: ему дают деньги, но сильно ограничивают при решении вопроса о том, как их тратить.

Известно также, что директор сильно ограничен и в подборе кадров, он не может сам никого уволить или, наоборот, поощрить. Скованность директора, его ограниченная роль в этом важном вопросе — одна из причин низкого к. п. д. наших институтов. [с.98]

Не облегчив и не упростив работу директора института как ученого, направляющего научную работу, нам по-прежнему будет трудно привлекать на эту работу крупных ученых. Сейчас ряд выдающихся научных сотрудников существующих институтов (например, нашего Института физических проблем) вполне могли бы возглавить самостоятельные научные коллективы, но не хотят за это браться. Если бы работа директора была облегчена и упрощена, это, конечно, способствовало бы более быстрому продвижению способной научной молодежи на руководящие должности. Кстати нужно отметить, что уровень нашей научной молодежи выше, чем, скажем, в США, где многие творческие талантливые люди идут не в научные учреждения, а привлекаются к коммерческой деятельности, которая там значительно более высоко материально вознаграждается. У нас это не имеет места, но мы недостаточно используем это преимущество.

И последнее, что я хотел бы отметить, — это строительство новых институтов вне пределов Москвы. Я считаю, что это правильно. По своему опыту я знаю, что работать километрах в 50 от большого города спокойнее и продуктивнее. Но чтобы осуществить это, нам необходимо обеспечить действительно хорошие условия, лучшие, чем сейчас в Москве, как для научного творчества, так, конечно, и бытовые. Последнего нам еще не удается достичь. Это является сейчас, главным тормозом в развитии таких институтов. Поэтому научные работники очень неохотно покидают Москву. А принуждением тут невозможно добиться успеха.

При создании институтов вне больших городов нельзя жалеть средств на благоустройство быта, даже если они превышают затраты на сам институт.

ОСВОЕНИЕ ДОСТИЖЕНИЙ НАУКИ И ТЕХНИКИ

Выступление на Общем собрании Академии наук СССР 13 декабря 1965 г.

Хорошо известно, что основным показателем прогресса народного хозяйства является производительность труда, а увеличение производительности труда достигается главным образом освоением новой техники и достижений науки. Когда замедляется рост производительности труда, то причины этого надо искать в недостатках освоения промышленностью достижений науки и техники.

Из наших официальных статистических данных видно, что рост производительности труда достигал у нас в прошлом 13% в год, затем он замедлился и в последние годы упал до 4—5 %. [с.99]

Это показывает, что сейчас процесс освоения достижений науки и техники у нас не удовлетворяет запросам нашей промышленности.

Я хочу остановиться на причинах, которые тормозят освоение достижений науки и техники. Известно, что у нас всегда освоение достижений науки и техники промышленностью проходит медленно и с трудом. Это видно из того слова, которое мы обычно употребляем — «внедрение». Мы говорим: «внедрение новой техники», «внедрение достижений науки». Слово «внедрение» в русском языке означает, что продвижение вперед происходит при сопротивлении окружающей среды. Мы так привыкли, что всякое новое научное достижение и достижение техники при их освоении встречают сопротивление, что уже давно применяем слово «внедрение», не замечая, что этим словом мы характеризуем ненормальные условия в освоении новой техники. Когда мы начнем употреблять слово «освоение» новой техники, можно будет считать, что мы достигли нормальных условий для ее развития.

Мой многолетний опыт в этой области показывает, что для успешного освоения достижений науки и новой техники промышленностью необходимо осуществление шести условий. Я их перечислю, и посмотрим, что нужно, чтобы они у нас осуществлялись.

Освоение новой техники означает, что промышленность должна научиться делать то, что она не делала до этого. Следовательно, освоение новой техники надо рассматривать как процесс учебы и его надо проводить с теми педагогическими приемами, которые мы обычно применяем, когда обучаем кого-либо чему-нибудь новому.

Когда мы обучаем студентов или школьников, то главное условие, которое необходимо, — это желание человека обучаться. Хорошо известно, что если такого доброго желания нет, то палками успешно загнать знания в человека нельзя. Всегда ли наша промышленность охотно желает обучаться новому? Всегда ли у нас создаются условия, при которых промышленность действительно чувствует, что ей выгодно учиться новой технике?

Очевидно, чтобы это желание появилось, нужно создать благоприятные моральные и материальные условия. Необходимо создать такие условия, при которых наша промышленность и наши заводы были бы заинтересованы обучаться новому. Они должны чувствовать, что это им выгодно, полезно и почетно. Это и есть условие номер один.

Второе условие заключается в том, что когда вы обучаете человека чему-нибудь новому, то он при этом всегда должен иметь соответствующую подготовку. Нельзя обучать высшей математике, если ученик не знает алгебры и тригонометрии. Поэтому при обучении [с.100] чему-нибудь новому обучающийся должен быть достаточно подготовлен. При освоении новой техники это у нас часто не учитывается.

Я знаю ряд случаев, когда руководство поручало заводу-исполнителю производство новой аппаратуры, при этом завод совершенно не был к этому подготовлен и несмотря на все свое старание не мог успешно выполнить задание. Например, одному хорошему заводу было поручено изготовление специальных металлических вакуумных дьюаров, хотя завод не имел никакого опыта в вакуумной технике. Завод с трудом справился с этим заданием, при этом выпустил много недоброкачественных дьюаров и процесс освоения занял несколько лет. На заводе, подготовленном к этому заданию, это можно было бы выполнить скорее и легче.

Значит, второе условие — достаточная подготовка ученика.

Третье условие, тоже хорошо известное из педагогики, заключается в том, что нельзя перегружать ученика учебой. Каждый завод, каждая отрасль промышленности могут за год освоить ограниченное количество нового, даже если они имеют достаточную подготовку и хотят учиться. А у нас часто бывает, что как только завод хорошо проявит себя и начнет что-нибудь хорошо осваивать, то его начинают не в меру перегружать. Надо помнить, что у промышленности, как и у человека, способность осваивать новые знания имеет свои границы.

Четвертое условие: когда вы обучаете кого-нибудь чему-нибудь, должны быть созданы достаточно благоприятные материальные условия. Нерационально обучать как человека, так и завод только за счет их внутренних материальных ресурсов. Для учения нужно всегда предоставлять хорошую материальную базу, соответствующую поставленной задаче. Попросту говоря, надо отпускать достаточно средств тем, кто обучается чему-нибудь новому.

Необходимость четырех перечисленных условий легко понять, и они сравнительно просто осуществимы.

Пятое условие, менее очевидное и гораздо труднее осуществимое, заключается в следующем. Из педагогической практики хорошо известно, что если вы обучаете кого-нибудь, то всегда нужно выработать четкую программу, по которой будет вестись обучение. Аналогично, если что-то новое осваивается в промышленности, то для быстрого и успешного освоения нужно иметь хорошо проработанную программу, указывающую путь, по которому оно наиболее успешно будет идти. Но, как правило, на это у нас обращают мало внимания и часто предоставляют освоение самотеку, даже не считают вообще нужным иметь какую-либо программу.

При составлении таких программ необходимо выполнить два условия. Во-первых, программа должна учитывать производственные [с.101] возможности завода и, во-вторых, учитывать специфику того нового, что осваивается. Обычно на заводе отсутствует человек, который мог бы сразу охватить то и другое. Поэтому, когда программу поручают составлять ученому или изобретателю, или даже научному институту, то в этой программе не учитывается специфика производства. Когда сам завод составляет программу, то не учитываются специальные требования новой техники. В обоих случаях получается неполноценная программа.

Как же выйти из этого положения? Жизнь показывает, что существует тип широко образованных инженеров, которые могут охватить обе стороны программы. Таких инженеров пока мало, и их нужно высоко ценить. Эти высококвалифицированные инженеры нам так же нужны, как инженеры-конструкторы, поэтому их нужно воспитывать и им нужно дать возможность активно работать на производстве в качестве наладчиков новой техники. В министерствах, главках должны быть организованы бюро с такими специалистами. Задачей этих бюро будет составление программ освоения новой техники и организация их осуществления на практике.

Нужно установить как общее правило, чтобы при освоении нового на производстве всегда существовала хорошо разработанная программа. Но этому важному условию освоения новой техники у нас пока мало уделяется внимания.

Наконец, шестое условие касается учителя. Если есть ученик, то должен быть учитель. Хорошо известно, что для успешного обучения между учителем и учеником должны быть хорошие, дружеские отношения. Кроме того, создатель новой техники, который, передает свою работу в промышленность, кто бы он ни был — ученый, изобретатель или коллектив научного института, конструкторского бюро — должен быть заинтересован в ее успешном освоении так же, как и завод-исполнитель. Заинтересованы ли наши ученые, наши изобретатели и инженеры в освоении промышленностью их достижений и как они связаны с предприятиями и промышленностью ?

Остановлюсь только на случае, когда учителем является ученый.

Как известно, по нашим законам, ученый, который занимается в промышленности внедрением, материального вознаграждения за это не получает. У нас принято, чтобы ученый работал с промышленностью в порядке общественной нагрузки. Это полностью отличается от того положения, которое существует в капиталистических странах. Когда я жил в Англии и получил звание доктора, как ученый я вступил в профессиональный союз научных работников и был обязан подписать обязательство, по которому я не имел права бесплатно консультировать промышленность и даже не только [с.102] бесплатно, но ниже определенной расценки, соответствующей моему ученому званию. В капиталистических странах это делается для того, чтобы члены профсоюзов не имели возможности сбивать друг у друга величину гонорара. Естественно, у нас совершенно другие условия и такого рода меры у нас не могут иметь места.

Я не хочу настаивать на том, что материальное вознаграждение у нас имеет решающее значение, но несомненно, что моральные условия для работы ученых с промышленностью должны всегда быть благоприятными.

Необходимо, чтобы ученому было интересно работать; нужно создать обстановку, при которой его работа имела бы широкое признание общественности и сотрудничество с промышленностью считалось бы полезной государственной деятельностью. К сожалению, сейчас, когда приходится обращаться в министерство, редко встречаешь к себе «любезное» отношение. Все это, конечно, не способствует развитию хороших взаимоотношений между учителем и учениками.

Часто у нас считают, что достаточно получить приказ, который предписывает освоить то-то и то-то, чтобы считать процесс «внедрения» уже обеспеченным. Но из приведенного анализа следует, что процесс освоения новой техники нельзя рассматривать просто как административную акцию, скорее к этому процессу нужно подходить, как к «педагогической поэме». Поэтому к организации освоения промышленностью новой техники нужно подходить индивидуально, без шаблона, с учетом характера людей и характера внешних условий, имеющих место в каждом частном случае. Приказом, конечно, тут определяется в основном финансовая и кадровая сторона, но успешное освоение новой техники зиждется на хороших отношениях между учениками и учителем и их общей заинтересованности в успехе, в исполнении хорошо разработанной программы, а это у нас, к сожалению, не всегда выполняется.

Теперь я хочу затронуть другой, не менее важный вопрос: достаточный ли наша наука дает задел для освоения народным хозяйством, достаточно ли высока производительность труда ученых? На эти вопросы нам нужно обратить серьезное внимание. Чтобы разобраться в них, я думаю, самое лучшее — сравнить некоторые данные нашей научной деятельности с американской.

Интересно отметить, что сейчас в США серьезно занимаются вопросами развития в стране науки и ее связью с промышленностью и при этом они публикуют много статистических материалов.

Приведу некоторые интересные для нас цифры. Соединенные Штаты Америки в 1965 г. потратили на всю научную работу [с.103] 21 млрд. долларов, из которых две трети дается правительством из федерального бюджета и одна треть — меценатами и промышленностью. Из этой суммы на академическую науку идет 11%, или 2,5 млрд. долларов. Отсюда следует, что основная сумма затрат идет на ту науку, которая непосредственно служит для освоения промышленностью или, как мы говорим, идет на научную работу прикладной тематики.

Далее, американцы утверждают, что их промышленности при достигнутом высоком культурном уровне и наличии свободных капиталов не хватает имеющегося задела науки, который бы служил удовлетворению запросов промышленности в освоении новой техники. Промышленность в США нуждается главным образом в развитии совершенно новых технических направлений, таких, какими когда-то были телевидение, кино, и сейчас, например, являются кибернетические машины и синтетические волокна. Рождение новых областей техники не только оказывается наиболее выгодным для помещения капитала, но также имеет социальное значение, поскольку поглощает безработных и поднимает уровень жизни.

Американцы считают, что недостаточные масштабы развития их науки являются следствием, в основном, недостатка высококвалифицированных ученых и инженеров. Они считают, что научная работа могла бы получать еще больше денег, но у них сейчас не хватает того типа высокоталантливых людей, руководство которых научной работой главным образом и определяет развитие научной работы в нужном для них направлении. Поэтому в последние годы они стали в большом количестве вывозить ученых, в основном из Англии и Западной Германии. За последние 10 лет по статистическим данным они вывезли в Америку 53 тысячи ученых, преимущественно молодых, из них с инженерным образованием — 30 тысяч, физиков — 14 тысяч и ученых других специальностей — 9 тысяч; это значит — 5 с лишним тысяч человек в год.

Если считать, что один вуз выпускает в среднем 500 человек в год, то это значит, что в Европе за последние 10 лет по крайней мере 10 вузов безвозмездно готовили для Америки кадры. Поскольку американцы брали лучших людей, значит, они снимали сливки примерно с 50 вузов. Это очень взволновало англичан. При Королевском обществе была создана специальная комиссия, чтобы выяснить причину такой большой утечки в США научной молодежи и решить, какие надо принять меры, чтобы прекратить это обескровливание английской науки.

Выяснилось примерно следующее: хотя англичане и немцы платят своим ведущим ученым достаточно много, американцы платят еще вдвое больше, чем англичане и немцы. Но оказывается, [с.104] не это является решающей причиной для эмиграции ученых. Комиссия выяснила, что не только большие оклады привлекают молодых ученых. Их привлекают те условия, в которых поставлена научная работа в Америке.

Американцы отпускают свои средства на научную работу несколько иначе, чем это делается в других странах. Основные средства на науку отпускаются не научным учреждениям. Американцы охотнее дают деньги либо на определенную тему, либо отдельным выдающимся ученым, работы которых надо поддержать, обычно предоставляя при этом возможность свободы выбора темы. На научные учреждения отпускается только несколько процентов всех бюджетных средств (по-видимому, не больше 2—3%). Быть независимым хозяином своей материальной базы, конечно, очень привлекательно для ученого. Они чувствуют, что их работа может быть полностью обеспечена при условии сохранения большой самостоятельности и свободы действий.

Теперь сопоставим американские статистические данные с нашими. Такое сопоставление сделать не только трудно, но почти невозможно, поскольку имеется существенная разница между организацией науки и ее финансированием в капиталистической и социалистической стране. Трудность еще усугубляется тем, что, к сожалению, мы пока еще плохо занимаемся сбором своих статистических данных, связанных с вопросами организации науки.

Сравним, прежде всего, численность научных работников. Американцы считают, что у них сейчас, начиная счет с нижних должностей, с инженеров и техников, в научной работе занято 800 тысяч человек. У нас, по официальным статистическим данным, считая всех научных работников начиная с младших, их около 700 тысяч. Из этих данных видно, что по числу научных работников мы, в пределах достоверности статистических данных, мало отличаемся друг от друга. Такой вывод подтверждается и данными, взятыми из французского источника. Они считают, что на каждые 10 тысяч человек населения в Америке приходится 23 научных работника высокой квалификации, в Советском Союзе — 18,5 научных работников той же квалификации, в Англии — только 9,7 научных работников, а в остальных странах — значительно меньше. Поскольку у нас населения больше, чем в Америке, то и по этим данным получается, что общее число высококвалифицированных научных работников у нас, как и в США, одинаковое — около 400 тысяч.

Чтобы определить производительность труда ученых, надо оценить научную продукцию. Точно это, конечно, сделать трудно. Американцы пытаются сделать это таким путем. Они подсчитали число научных работ в ведущих областях естествознания и технических наук, напечатанных учеными на всех языках в различных [с.105] странах в главных научных журналах. Судя по этим американским данным, получаем, что они делают сейчас 1/3 мировой науки. Мы делаем 1/6 часть мировой науки, т. е. в два раза меньше, чем они. Каждая из остальных стран делает меньше нас. Так что по научной продукции мы являемся второй страной в мире. Но если принять приведенные цифры, то получается, что примерно с таким же количеством научных работников мы производим половину той научной работы, которую производят американцы. Поэтому, как это ни печально, но следует признать, что производительность труда наших ученых примерно в два раза ниже производительности труда ученых в США. К тому же, как будет видно из дальнейших данных, за последнее время темпы роста науки у нас стали несколько снижаться. Поэтому своевременно поставить вопрос: как нам при создавшихся условиях развивать нашу науку, чтобы поднять производительность труда наших ученых?

Производительность труда в науке определяется, во-первых, количеством материальных возможностей, которыми располагает ученый, и, во-вторых, качеством воспитания и отбора кадров в научные учреждения.

Рассмотрим первое: американские затраты на науку по бюджету быстро растут. Они растут за последние 20 лет в среднем по 14% в год, а в 1965 г. рост достигнет наибольшей цифры — 20%, расходы только по федеральному бюджету составят сумму в 14 млрд. долларов.

В «Правде» в передовой статье от 17 декабря 1965 г. были приведены наши расходы по бюджету на науку. На ближайший год они равны 6,5 млрд. рублей. Их рост по сравнению с прошедшим годом — 9,9%.

Таким образом, при равном количестве научных работников материальная база у нас значительно слабее и это, конечно, сильно влияет на производительность труда. Поскольку сейчас усилить материальную базу нет возможности, то остается только значительно, примерно раза в два, уменьшить численность научных кадров, конечно, за счет улучшения их качества, то есть надо отсеять людей, которые не полностью могут оправдать своей работой те преимущества, которые дает положение ученого в стране.

К сожалению, не видно других возможностей кроме того, чтобы в ближайшее время целый ряд работников, которые работают в науке недостаточно эффективно, перевести в промышленность, где они могут принести большую пользу стране. Конечно, сразу такое серьезное мероприятие не делается. Но именно такой должна быть тенденция развития наших научных учреждений. Можно было бы, например, каждый год переводить 15—20% кадров из научных учреждений в промышленность и брать 7—10% хорошо [с.106] отобранной и подготовленной молодежи, чтобы таким образом поднимать качество кадров и не закрывать доступ к науке перед притоком свежих сил. Но при этом следует отметить, что даже если решиться пойти по такому пути, то с теми законами и правами, которыми сейчас располагают в Академии наук директора институтов, мы такое мероприятие провести в жизнь не сможем.

Надо не бояться сказать, что за последние несколько лет разрыв в науке между нашей страной и Америкой не только не перестал сокращаться, но увеличился, мы срочно должны искать путь наверстать происшедшее отставание. Если в ближайшие годы мы не увеличим производительность труда наших ученых, не улучшим условия освоения в промышленности достижений науки и техники, то задача догнать Америку, конечно, не может быть решена. Если решительно и умело использовать те большие преимущества, которые дает в организации науки и промышленности наш социалистический строй, тогда это отставание в росте будет только временной заминкой. Я глубоко верю: если мы не будем бояться говорить правду о наших недостатках и ошибках и будем дружно искать пути их устранения, то мы скоро опять наберем в росте нашей научной работы прежние рекордные темпы.

Надо непрерывно и постепенно совершенствовать организационные формы для развития нашей науки: улучшать материальную базу, поднимать качество кадров и увеличивать производительность труда ученого.

Ко всем этим вопросам нам, ученым Академии наук СССР, надо отнестись особо серьезно. Мы являемся ведущим научным учреждением в стране и поэтому мы больше, чем кто-либо другой, отвечаем за развитие науки и освоение ее достижений.

СТОЛЕТИЕ «ЖУРНАЛА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ И ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ФИЗИКИ» И РОЛЬ ЖУРНАЛОВ В РАЗВИТИИ НАУКИ

Доклад на заседании Президиума Академии наук СССР 15 марта 1973 г.

Историками науки уже отмечалось, что наука стала развиваться в международном масштабе только после появления и распространения книгопечатания в XV—XVI вв. Это легко объясняется тем, что основным фактором, определяющим слаженную коллективную работу ученых, является организация передачи информации. Чем эффективнее она осуществляется, тем в более широком масштабе и интенсивнее развивается наука. До сих пор [с.107] наиболее эффективным методом научной информации является ее передача через периодически печатающиеся журналы, поскольку таким путем можно наиболее широко и скоро сообщать о научных достижениях заинтересованным в них ученым.

Первый в мире научный журнал появился в 1665 г., но их число стало непрерывно расти только с 1750 г., когда в Европе установилась регулярная почтовая связь. На рисунке приведена составленная историком науки Д. Прайсом [ 1 ] кривая роста общего числа научных журналов, издаваемых во всех странах.

Число научных журналов дано в логарифмическом масштабе; видно, что за последние триста лет их рост неизменно следует экспоненциальному закону.

Каждые 10—15 лет число журналов удваивается, и сейчас достигло внушительной цифры в 200 000. На рисунке также нанесено число издаваемых реферативных журналов, которые возникли, чтобы облегчить знакомство с большим количеством научной информации. Они появились уже в 1830 г., и как видно из рисунка, число их растет параллельно основной кривой и поэтому следует тому же экспоненциальному закону, что и рост числа основных журналов. Реферативных журналов сейчас около 300.

Широко публикуемые сейчас статистические данные показывают, что число научных работников и отпускаемые на научную работу средства тоже растут по тому же экспоненциальному закону, удваиваясь через каждые 10—15 лет. Таким образом, видно, что существует тесная связь между ростом числа научных журналов и масштабами развития научной работы. Это указывает на возможность на основе изучения численности и характера научных журналов получить полезные сведения по организации научной работы.

Например, из рисунка видно, что наука развивалась все эти 300 лет равномерно, и скачка, которого можно было бы ожидать и который бы соответствовал происходящей в наше время научно-технической революции, не обнаруживается. Современное интенсивное развитие науки объясняется только тем, что, как известно, всякий процесс, который следует экспоненциальному закону, в конечном итоге всегда приобретает характер взрыва. [с.108]

Первый научный журнал по физике у нас в стране возник 100 лет тому назад при Русском физическом обществе, его обложка приводится на рисунке слева. Уже после революции, в 1930 г., он перешел в ведение Академии наук СССР и стал называться, как видно из фото его современной обложки (см. рисунок справа), «Журналом экспериментальной и теоретической физики» и до сих пор рассматривается как наш ведущий журнал по физике. Поскольку в журнале за 100 лет отражены основные моменты развития нашей физики, поэтому, изучая помещенный в журнале материал, можно составить не только картину развития физических наук у нас в стране, но и ее современное состояние.

В юбилейном выпуске журнала помещена специальная статья, написанная Ю. М. Ципенюком [2], в которой по напечатанному в журнале материалу дается картина развития физики за 100 лет. Здесь мы отметим только некоторые из основных этапов развития физики за этот период у нас в стране, сосредоточив наше внимание на том, как журнал отражает современное состояние физических наук у нас.

[с.109]

Принято считать, что естественные науки начали развиваться в России в начале XVIII в., когда Петром I была основана Академия наук, в которую с самого начала были привлечены такие крупные ученые, как Эйлер, Бернулли. Тогда же в ней вырос и Ломоносов, первый гениальный русский ученый. Но несмотря на такое блестящее начало физики и химии, после Ломоносова, в конце XVIII и в начале XIX вв. физико-математические науки развивались у нас значительно слабее, чем в Западной Европе. Для эффективного развития этих наук требовалась материальная и техническая базы, которых в нашей, тогда еще сугубо сельскохозяйственной, стране не было.

По-настоящему эти науки стали развиваться во второй половине XIX в. после крестьянской реформы 1861 г., когда страна стала богаче и начала развивать свою индустрию. Тогда у нас возникла научно-техническая общественность и стали создаваться научные и технические общества. Одним из них было Физическое общество, и как его печатный орган 100 лет тому назад родился наш журнал.

Сперва появился журнал Химического общества, и только в 1873 г. при нем возник самостоятельный физический отдел. Инициатором создания Физического общества был Ф. Ф. Петрушевский, а первым редактором журнала — Д. К. Бобылев. Вначале в этом журнале печатались как оригинальные статьи, так и обзорные. Поскольку в те времена основная научная деятельность происходила за границей, то, естественно, наши ученые, желая более активно участвовать в развитии мировой науки, охотнее печатали свои работы в заграничных журналах на немецком или французском языках. Интересно отметить, что даже в начале этого столетия, когда у нас уже был ряд блестящих физиков, как Н. А. Умов, А. Г. Столетов, П. Н. Лебедев, А. А. Эйхенвальд, Б. Б. Голицын, А. С. Попов, они свои лучшие работы часто сперва печатали за границей.

Со временем, по мере роста числа оригинальных работ, обзорные статьи были выделены в приложение, а в 1907 г. физический отдел журнала полностью отделился от химического и стал самостоятельным изданием.

Поучительно проследить, что происходит с журналом в период после Октябрьской революции. Несмотря на гражданскую войну и тяжелые испытания, в стране сразу начала развиваться научная работа во всех областях знания, и в особенности в области естественных наук. Наш журнал стал неизменно получать материальную поддержку от государства, так что он никогда не переставал выходить, и в самые тяжелые, 20-е годы, когда из-за разрухи не было возможности печатать его в Петрограде, он печатался в Германии. [с.110]

В это время в журнале помещались только оригинальные научные работы. Для обзорных статей в 1918 г. был создан особый журнал «Успехи физических наук», который был организован Э. В. Шпольским, и по сей день остающимся его редактором. Этот журнал неизменно дает высококвалифицированную информацию о важнейших достижениях физики во всех странах.

В 1930 г. Русское физико-химическое общество перестает существовать и в этом же году его журнал переходит в ведение Академию наук и меняет свое название на «Журнал экспериментальной и теоретической физики» — сокращенно ЖЭТФ. Его редактор и редколлегия назначаются Академией наук на основании выборов. Главными редакторами журнала после его перехода в Академию оставались А. Ф, Иоффе и Л. И. Мандельштам, с 1939 по 1952 г. редактором был С. И. Вавилов, до 1956 г. — Н. Н. Андреев, затем редактировать журнал было поручено мне.

После установления социалистического строя у нас в стране происходит интенсивный рост естественных наук, и было наверстано прежнее отставание. Это хорошо иллюстрируется материалами, приведенными в уже упоминавшейся работе Д. Прайса, где приводятся данные по числу журнальных публикаций по химии в ряде стран с 1910 по 1960 г. (к сожалению, по другим наукам таких данных нет). Перед Октябрьской революцией наибольшее в процентном отношении число работ по химии принадлежало Германии — 34%, далее США — 20%, доля России составляла только 2%. В 1960 г. картина резко меняется: немецкие журналы — 6%, американские — 28%, советские — 18%.

В эти годы не менее интенсивно развивается и физика, что соответственно сказалось на нашем журнале. Хотя ЖЭТФ и увеличивался в объеме, но он уже не мог вмещать всех научных работ по физике. С 1925 г. в стране стали появляться специализированные журналы по разным областям физической науки. Первым был «Журнал технической физики», потом появились журналы по оптике, механике, кристаллографии и по ряду других специальностей. Сейчас их не менее 25. Практически нет такого крупного раздела физики, который не имел бы у нас своего специализированного журнала. На рисунке на стр. 112 пунктирной линией показано, как с 1917 по 1965 г. рос объем ЖЭТФ. Сплошная кривая — объем в листах всех журналов по различным разделам физики (провал на кривой с 1942 г. по 1944 г. — следствие войны). Видно, что с 1925 г. ЖЭТФ перестает быть единственным физическим журналом и сейчас его объем составляет только 10—15% от всех других журналов.

Естественно возникает вопрос, нужен ли сейчас общий журнал по физике, когда имеется такое количество специализированных журналов? Жизнь показывает, что для развития науки такой [с.111] журнал, по-видимому, все же нужен. Это подтверждается не только тем, что он продолжает существовать, но также и тем, что аналогичные журналы по общей тематике существуют за рубежом, например, «Physical Review» при Американском физическом обществе, хотя в США тоже существует полный набор специализированных журналов.

Чтобы выяснить, чем оправдано существование ЖЭТФ как общего журнала по физике на нынешнем этапе ее развития, посмотрим, какова сейчас его роль в международной науке. Для этого я приведу некоторые данные из оригинальной работы С. Кинан и П. Эзертон «Журнальная литература по физике», опубликованной в США [3]. Метод, которым пользовались авторы этой работы, заключается в следующем: самым крупным американским реферативным журналом во всех областях физики является «Physics Abstracts». За 1961 г. там было напечатано 20 287 рефератов, сделанных по статьям, опубликованным в 405 журналах 39 стран. В указанной работе приведены численные данные распределения этих рефератов по странам, по журналам, по обла-

[с.112]

стям физики. Из этого обширного материала, напечатанного на 156 страницах, мы приведем только несколько данных.

В табл. 1 дано число рефератов в процентах к общему числу для следующих стран — США, СССР, Англия, Япония, Франция, ГДР и ФРГ, Голландия (участие других стран значительно меньше). Из этой таблицы следует, что СССР и США вместе дают 47,5% от всего числа рефератов, что практически составляет половину всех публикаций по физике. При этом следует учесть, что для реферирования использовалось только 24 советских журнала, что меньше их реального числа.

Таблица 1 ЧИСЛО ЖУРНАЛОВ И РЕФЕРАТОВ ПО ФИЗИКЕ

Используя данные из этой же работы [3], мы численно сравнили участие США и СССР в журнале «Physics Abstracts» по различным ведущим областям физики. Полученные данные приведены в табл. 2. В первых двух столбцах приводится процент рефератов от всех помещенных по данным областям физики в «Physics Abstracts», в последнем столбце — отношение числа рефератов из журналов СССР к рефератам из журналов США.

Конечно, все эти данные нужно воспринимать критически, с учетом того, что они сделаны по материалам американского реферативного журнала, при составлении которого работы, напечатанные не на английском языке, поскольку они должны были преодолеть языковый барьер, не так легко в него попадали. При таком формальном методе сравнения не учитывается также качество научных работ. Но даже при этих условиях очевидно, что в общем по физике мы теперь занимаем второе место, а в изучении твердого тела являемся ведущими. Эта методика сравнения выявляет также наше отставание в некоторых областях, например, в геофизике и биофизике. Поэтому даже такое формальное изучение журнальной научной литературы дает интересный и полезный материал для организации науки, при ее планировании. [с.113]

Приведенный в работе С. Кинан и П. Эзертон материал дает также возможность оценить значимость отдельных журналов для развития физики в интернациональном аспекте, поскольку в этой работе приводится число рефератов в «Physics Abstracts» из каждого журнала. Так, из советских журналов на первом месте стоит ЖЭТФ (все статьи, помещенные в нем, реферируются), на втором месте журнал «Физика твердого тела» и на третьем — «Доклады Академии наук СССР». [с.114]

Международное значение ЖЭТФ подтверждается еще и тем, что с 1955 г. он полностью переводится на английский язык, так же как теперь и ряд других наших ведущих научных журналов. Вначале эти переводные издания нуждались в дотации Американского национального научного фонда, но с 1964 г. стали самоокупаемыми.

За 100 лет существования ЖЭТФ по мере роста и развития физики, конечно, менялось его содержание, хотя он и сохраняет свой общий характер. Поэтому естественно поставить вопрос: чтобы быть полезным, какие задачи должен выполнять ЖЭТФ как неспециализированный журнал и каким должно быть его содержание, если у нас по всем областям физики имеются сейчас отдельные журналы, где могла бы быть напечатана любая из статей, публикуемых в ЖЭТФ?

По-видимому, естественный ответ на этот вопрос в том, что в физике, как и в других науках, существуют научные работы, значимость которых распространяется за пределы интересов специалистов в отдельных ее областях. Это могут быть либо открытия новых явлений, либо оригинальные методы исследования, либо широкие теоретические обобщения, охватывающие ряд областей, и т. д. Вот эти работы и должны печататься в общих журналах, как ЖЭТФ и «Physics Review». Поэтому редактирование общего журнала имеет свою специфику, заключающуюся в правильном выборе таких работ.

Естественно, что отбор научных работ возлагает на редколлегию ЖЭТФ большую ответственность, чем в специализированном журнале. Это требует более широкого состава редколлегии, квалифицированного в ряде областей физики. При оценке работ нельзя обойтись без привлечения рецензентов-специалистов. При этом для объективности оценки нужно выработать такую систему, при которой рецензент может быть уверен, что его отзыв сохранит полную конфиденциальность. Практика показывает, что в ряде случаев отзывы рецензентов не могут быть для редакции решающими. Это бывает, например, когда авторы статей сами являются наиболее крупными учеными в данной области. Но все же мнение рецензента и тогда важно, поскольку показывает, как статья воспринимается научной общественностью.

Часто статья может быть весьма ценной, но недостаточно ясно написанной для более широкого круга физиков. Общепринято, что любая научная статья должна удовлетворять следующим требованиям: если статья экспериментальная, то в ней должно быть сообщено достаточно данных, чтобы квалифицированный ученый мог воспроизвести приводимые эксперименты; если статья теоретическая, то должны быть четко сформулированы основные положения, на которых зиждется теоретическое построение, и математические [с.115] выкладки должны быть даны достаточно полно, чтобы квалифицированный теоретик мог их воспроизвести и проверить результаты. Но для ЖЭТФ как журнала, который читается широким кругом ученых, необходимо, чтобы статья отвечала еще одному условию: она должна быть доступна не только специалистам в данной области, но и ученым, работающим в других областях. Обычно это достигается тем, что статья начинается вводной частью, где в более доступной форме дается общее значение поставленных в работе вопросов и полученных результатов. Часто такие требования авторами встречаются недоброжелательно, так как далеко не всегда даже крупный ученый умеет ясно и понятно излагать свои мысли.

Отбор статей производится редколлегией по указанным признакам. Те статьи, которые не имеют общего значения, приходится отклонять, и их количество достигает 40% от поступающих в редакцию. Число отклоненных статей определяется также необходимостью сохранять объем журнала (сейчас это около 300 печатных листов в год). Таким отбором обеспечивается достаточно короткий срок публикации. Для ЖЭТФ, как и для аналогичных журналов в других странах, этот срок составляет пять — шесть месяцев. В основном этот срок определяется временем, которое необходимо для рецензирования и редактирования статей. В тех случаях, когда решение редакции расходится с мнением авторитетного руководства научного учреждения, бюро редколлегии особо тщательно обсуждает статьи и принимает окончательное решение. В современных условиях отклоненным ЖЭТФ статьям не закрыт путь в печать, поскольку почти все они могут быть опубликованы в одном из специализированных журналов. Существующее сейчас стремление физиков напечататься в ЖЭТФ связано с тем, что принятие работы этим журналом рассматривается научной общественностью как ее высокая оценка.

Жизнь показала, что при современных темпах научной работы и благодаря тому, что ряд важных проблем физики разрабатывается в интернациональном масштабе, шестимесячный срок публикации является недостаточно коротким. Поэтому, как это было уже сделано в США, мы в 1965 г. организовали публикацию так называемых «Писем в ЖЭТФ», журнала, состоящего из коротких статей в 3—4 странички, напечатанных на ротапринте. Это небольшие тетради в 4 печатных листа, они выходят два раза в месяц; срок публикации составляет 1—2 месяца. За год таким путем печатается до 400 статей.

Для «Писем» организована специальная редколлегия, которой руководит академик А. С. Боровик-Романов. Чтобы выдержать короткий срок публикации, приходится работать без отзывов рецензентов. При этом, кроме научной ценности статьи, приходится [с.116] решать вопрос о целесообразности ее срочной публикации. Это издание имеет для ученых также важное приоритетное значение и пользуется большой популярностью. Поэтому статей, поступающих в «Письма», много, и сейчас приходится из них отклонять до 60%.

Тематический анализ напечатанных в ЖЭТФ статей показывает, что наибольшее их число приходится на физику твердого тела — 46%, далее идут статьи по плазме—21%, потом по оптике, главным образом по лазерам,— 21%, затем по ядерной физике — 9%. В физике, как и в других науках, всегда есть области исследований, которые в данный период наиболее интенсивно развиваются. Лет 30 тому назад это была ядерная физика, сейчас это физика твердого тела, плазма и лазеры. Распределение статей в ЖЭТФ соответствует этой тенденции.

Таким образом, есть полное основание считать, что ЖЭТФ в его современной форме, как общий журнал по физике, даже после 100 лет своего существования продолжает быть нужным и содействует развитию нашей науки. Трудно быть уверенным, что это будет иметь место и в дальнейшем, так как многое указывает на наступающий кризис в методах научной информационной службы.

Масштабы научной работы стали настолько велики, что распространение научной информации в основном журналами становится трудным. Согласно кривой рисунка на стр. 108 число их непрерывно растет и к 2000 году превзойдет 1 миллион. Быстро растет и число реферативных журналов, к 2000 году оно достигнет 3000. Видимо, и этот метод информации себя исчерпывает. Все более и более чувствуется необходимость привлечения к этой задаче новых методов информации, основанных на современной электронной технике, как например, ЭВМ и телетайп. Далее, очевидно, что с расширением международного научного сотрудничества информация должна осуществляться все более централизованно в мировом масштабе. К этим вопросам надо относиться с большим вниманием, так как несомненно, что хорошо поставленная информация является одним из основных факторов, обеспечивающих успешное и эффективное развитие науки.

ЦИТИРОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. D. Price, Little Science, Big Science, New York, 1963. (Перевод: Д. Прайс, Малая наука, большая наука, в сб. «Наука о науке», «Прогресс», 1966, стр. 290, 367.)

2. Ю. М. Ципенюк, Из истории Журнала Русского физико-химического обще-ства —ЖЭТФ, ЖЭТФ 64, 3 (1973).

3. S. Keenan, P. Atherton, The Journal Literature of Physics, New York, 1964.

[с.117]

ОСНОВНЫЕ ФАКТОРЫ ОРГАНИЗАЦИИ НАУКИ И ИХ ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ В СССР

Статья в журнале Американской Академии искусств и наук «Дедалус», 1973 г.

Наше время называют временем научно-технической революции, этим самым как бы признается, что наука и ее влияние на технический прогресс являются основной двигательной силой современной культуры и цивилизации. Этим объясняется, почему развитие науки, в особенности в развитых странах, является теперь одной из главных забот государства.

Оказалось, что для эффективного развития научной работы в стране нужна специальная организация, которая имеет свой специфический характер, весьма отличный от других организаций. Вопросами, связанными с изучением организации научной работы, теперь широко интересуются в первую очередь сами ученые, так как только они могут правильно понимать и оценивать те организационные мероприятия, которые необходимы для развития научной работы по их специальности. Поэтому во всех странах организация научной работы ведется при непосредственном участии самих ученых. Жизнь показывает, что в тех странах, где ученые более полно вовлекаются в организацию науки, она развивается успешнее.

Организационные мероприятия для развития научной работы можно разделить на три главные группы:

1 — подбор и воспитание кадров научных работников;

2 — развитие направлений научных исследований, соответствующих запросам мировой науки и отвечающих культурным и промышленным запросам страны;

3 — обеспечение материальной базы, необходимой для проведения научной работы: научные институты, приборостроение, информация и пр.

Конечно, для различных областей науки эти организационные мероприятия решаются по-разному. Кроме того, на характер организации науки оказывает влияние экономическая и социальная структура страны.

Но есть фактор, который может быть наиболее значителен и который одинаково влияет на здоровое развитие науки в любой стране. Это тот факт, что наука едина и все ее достижения в в конечном итоге становятся достоянием всего человечества. Интернациональный характер научных достижений не только приводит к сотрудничеству ученых всех стран, вне зависимости от социальной структуры государства. Это приводит к тому, [с.118] что достижения науки в данной области в стране должны соответствовать международному уровню научной работы.

Подбор и воспитание научных кадров.

Из перечисленных вопросов организации науки наиболее важным является первый — подбор и воспитание научных кадров. Жизненный опыт показывает, что именно этот фактор более всех других обеспечивает высокий уровень и эффективность научной работы. К сожалению, пока на него обращают меньше внимания, чем он того заслуживает.

Научная работа относится к той области деятельности человека, которая может успешно развиваться только теми, кто имеет творческие дарования. Общеизвестно, что в искусстве, литературе, музыке может успешно работать только небольшое число людей, обладающих творческими способностями. То же самое относится и к научной работе, тут тоже успешно могут работать только творчески одаренные люди.

Таким образом, для эффективного развития научной работы нужно обеспечить, так же как и в искусстве, отбор творчески одаренных людей. Нетрудно видеть, что здесь этот отбор труднее осуществляется, чем в искусстве, где это делается самой жизнью и оценка не связана с особыми организационными трудностями, так как плохие произведения писателя просто не будут читать, плохого композитора не будут слушать и т. д. Но в области науки оценку творческих достижений человека производить гораздо труднее, хотя она тоже производится общественностью, но это небольшая группа, состоящая из компетентных в данной области ученых. Поэтому для отбора творческих научных кадров приходится создавать специальную организацию, которая бы учитывала оценку специалистов в области научной работы ученого. Отбор научных работников по их творческим дарованиям является одной из самых трудных организационных проблем научной работы.

Успех научной работы в любой области знаний может быть обеспечен только людьми, обладающими творческими способностями, и жизнь показывает, что число таких людей мало. Хотя это число и может быть разным в различных странах, оно составляет лишь небольшую долю населения страны.

Научно-техническая революция ставит требования развертывать возможно шире научную работу, для этого теперь требуется значительное число научных работников. Так как эффективность научной работы определяется правильным подбором людей, обладающих творческим талантом, главная задача при организации научной работы — это правильно использовать наличие в стране творчески одаренных людей.

Поскольку этот человеческий запас ограничен, то надо создать условия, обеспечивающие наиболее полное его использование. Для [с.119] этого следует, во-первых, уметь создать условия, привлекающие одаренных людей к научной работе, во-вторых, организовать отбор этих людей соответственно характеру их творческих дарований, в-третьих, следует создать специальные условия для воспитания творчески одаренной молодежи, чтобы их природные дарования по возможности полноценно развивались.

Во всех развитых странах в области искусства или музыки сейчас существуют специальные школы и высшие учебные заведения — академии художеств, консерватории, куда ученики отбираются по возможности с самого молодого возраста, когда только их творческие способности начинают выявляться, и таким образом открывается возможность для их полного развития. Аналогичные широкие возможности для молодежи творческого научного дарования пока еще не созданы, хотя уже сейчас чувствуется необходимость начинать это делать в государственном масштабе.

Поскольку отбор и обучение творческих научных кадров надо считать основным фактором, определяющим эффективность организации научной работы в стране, в данной статье я в основном остановлюсь на нем и опишу, что в этом направлении делается в СССР.

Следует отметить, что вопрос отбора и воспитания научных кадров сравнительно мало зависит от социальной структуры страны, поскольку сейчас в капиталистических странах, так же как и в социалистических, вопросы образования молодежи находятся в руках государства. Поэтому рассматриваемые вопросы имеют общее значение.

Наиболее широко распространенная сейчас во всех странах система отбора и воспитания научных кадров с небольшими вариантами аналогична той, которая существует в Советском Союзе. Будущие научные работники обучаются вкупе со студентами университетов или технических вузов, только по окончании они на основании проявленных способностей начинают отбираться для научной работы и направляются в аспирантуру. Здесь они впервые приступают к научной работе и только тут они могут начать выявлять свои творческие способности. Кандидатская диссертация и ее защита определит степень пригодности человека к творческой научной работе. Такая система имеет ряд крупных недостатков.

Главный недостаток заключается в том, что творческие дарования обнаруживаются и начинают развиваться, когда человек уже находится в возрасте 23—25 лет, т. е. когда он уже сформирован, тогда как творческие дарования в области научной работы, хотя и выявляются позже, чем в искусстве, но обычно к 18—19 годам, как раз при окончании средней школы, они бывают уже достаточно хорошо выражены (исключение составляет чистая математика, [с.120] тут, как и в музыке, творческое дарование иногда может выявиться в более раннем возрасте). Таким образом, в продолжении 4—5 лет обучения и как раз в годы, когда мозг наиболее восприимчив, творческим способностям, как правило, не предоставлена возможность развиваться.

Следующий недостаток этой системы заключается в том, что очень небольшое количество высших учебных заведений располагает кадрами профессуры, являющимися также научными работниками, а опыт показывает, что обычный преподаватель не располагает данными, необходимыми для воспитания и оценки научного творческого дарования у студента. Поэтому такая система обучения научных кадров могла быть приемлема в прежние времена, когда требовалось небольшое количество научных работников и мало придавали значения эффективности научной работы. Чаще всего наиболее талантливая молодежь имеет природное тяготение к науке, пробивает себе путь к ней самостоятельно и независимо от рутинного обучения. В связи с происходящим сейчас ростом масштабов научных работ и потребности в большом количестве научных работников назрело время, как это уже давно делается для музыкантов и художников, создания специальных высших учебных заведений для воспитания и обучения научных работников.

Впервые такой вуз был создан в Москве 25 лет тому назад — это Московский физико-технический институт. Он готовит научных работников по физике разных специальностей. В нем сейчас обучается около 3000 студентов. Он был создан по инициативе группы активно работающих ведущих ученых — физиков, химиков, механиков, математиков и других специалистов, связанных с наиболее интенсивно развивающимися областями науки и техники, определяющими происходящую сейчас научно-техническую революцию.

Я тоже принимал близкое участие в организации этого института и хочу кратко рассказать о тех принципах, на которых он создавался, о тех проблемах, которые возникали перед нами, и каким путем мы решали их. Ввиду общего интереса этих вопросов, я останавливаюсь на них несколько подробнее.

Первая, и пожалуй самая трудная проблема,— это отбор поступающей в вуз молодежи. Задача этого отбора молодежи, способной к научной работе, заключается в том, что нужно создать такую систему вступительных экзаменов, при которой по возможности могли бы выявляться творческие дарования человека.

Средняя школа ставит своей задачей по установленной программе дать молодежи определенный запас знаний и степенью усвоения этих знаний определяет успешность обучения. Школа не развивает и не оценивает творческих способностей школьника, поэтому успешное окончание школы не дает критерия при отборе молодежи для научной работы. [с.121]

Принятая нами система отбора тоже зиждется, как и всюду, на конкурсных экзаменах, но этим экзаменам придается некоторая специфика так, чтобы поступающий мог проявить свои творческие способности. Придается большое значение подбору самих экзаменаторов. Все они являются научными работниками преимущественно из способной молодежи, поскольку мы считаем, что правильно оценивать творческие дарования может только активно работающий научный работник. На экзаменах при оценках по основным дисциплинам большое значение придается успешному решению задач по математике и физике. Для каждого из поступающих, получившего, по крайней мере, удовлетворительную отметку, решающим экзаменационным испытанием является собеседование с группой из двух-трех экзаменаторов. Собеседование имеет целью выявить степень развития поступающего, характер способностей и его склонность к научному мышлению. Собеседование должно носить непринужденный характер, чтобы застенчивость и нервозность не мешали проявиться индивидуальности экзаменующегося. В наше учебное заведение обычно бывает большой конкурс: на 500 мест в восемь раз больше желающих поступить. Такой высокий конкурс дает большой материал для отбора. Также помогает отбору то, что у творчески одаренной молодежи обычно бывает естественное и врожденное стремление к научно-исследовательской работе, и она стремится в наш институт.

Но отбор молодежи, способной к научной работе, не кончается на вступительных экзаменах. Он происходит после двух лет обучения, которое ведется по программе, в основном включающей такие базисные дисциплины, как математика, экспериментальная и теоретическая физика, механика, сопромат, языки и др., при этом больше внимания обращается на занятия в семинарах и практикумах. Мы стараемся, чтобы чтение лекций и обучение этим дисциплинам, а также общая организация преподавания осуществлялись профессорами и преподавателями по совместительству, в то время как основной их работой была бы исследовательская работа в научных институтах. Мы исходим опять же из принципа, что творческое обучение и воспитание научной молодежи могут успешно осуществлять только научные работники.

После двух лет обучения происходит отбор на государственных экзаменах по физике. Основная задача этого экзамена — выявить не количество накопленных студентом знаний, но как он умеет пользоваться приобретенными знаниями. Поэтому экзамен организован необычным образом. Экзамен устный, его особенность в том, что студенту задаются задачи и вопросы, экзаменующийся перед ответом имеет право пользоваться книгами, журналами, записками и даже консультациями. При ответе от студента требуется только четкое понимание данной области физики, нужное для умения [с.122] пользоваться своими знаниями при решении задач. Задачи не совсем обычного типа; в них задание ставится в более общей форме и, главное, от студента требуется указать путь решения и дать количественную оценку искомого решения. На экзамене студенту предоставляется возможность ответить на вопрос по его собственному выбору. Таким образом можно выяснить, насколько студент способен самостоятельно интересоваться научными вопросами и насколько глубоко может в них разбираться. Такой экзамен дает уже более надежный метод отбора молодежи, способной к научной работе. В последние годы процедура проведения государственных экзаменов несколько изменилась: решение задач выделено в отдельный письменный экзамен.

Обычно примерно 10% студентов не выдерживают этих испытаний и тогда им предоставляется право без экзаменов перейти на III-й курс в любой по их выбору обычный вуз.

Обучение студентов, выдержавших этот экзамен, дальше уже происходит не в учебном институте, а в научно-исследовательских лабораториях, куда они согласно их выбору распределяются небольшими группами. Это специализированные лаборатории, они обычно находятся в крупных научно-исследовательских институтах, которых у нас несколько десятков (мы их называем базовыми). В этих институтах организуют специализированные кафедры, которые и обеспечивают дальнейшее обучение студентов по определенной программе, а также организуют их участие в научно-исследовательской работе. Таким образом, студент только по общеобразовательным предметам (экономика, языки и др.) продолжает заниматься в учебном институте, но по специальным предметам его обучение полностью происходит в базовом институте.

В этих институтах студенты находятся преимущественно в руках молодых ученых, которые ведут с ними семинарские занятия, читают лекции. В институте по одной специальности учится обычно только от 5 до 15 человек студентов, так что между руководителями и студентами налаживаются тесные личные контакты. Кроме этих учебных занятий, студенты начинают принимать участие и в научной работе, сперва как лаборанты, потом им дают более самостоятельную работу. Тут же в научном институте студент сдает экзамены и пишет отчеты о своей лабораторной работе. Обучение студента в институте продолжается три года, оно завершается дипломной работой, которую он при окончании защищает.

К обучению студенты проявляют индивидуальный подход. Полный срок обучения установлен в 6 лет, но если студент проявляет большие способности, то по рекомендации руководства исследовательского института, где он работает, он может сделать и защитить свою работу и раньше. Бывали случаи, когда студенты [с.123] заканчивали свою работу на год или даже на полтора раньше положенного срока.

Студенты, окончившие институт, получают звание инженера-физика и обычно поступают в научно-исследовательский институт на должности, связанные с научной работой. При принятом в институте методе воспитания и обучения, студент по окончании высшего учебного заведения не только обучен методике научной работы, но и выявляются естественные склонности его таланта. Это дает возможность студенту после окончания института более правильно выбрать дальнейшую работу.

Для наиболее даровитых из окончивших открывается следующая стадия повышения квалификации в научной работе — стажерство. Обычно базовый институт из работающих в нем студентов после защиты диплома отбирает несколько наиболее способных для стажерства. Стажера прикомандировывают на два года в институт, и если он проявил себя как способный научный работник, то он может быть зачислен на постоянную должность или поступить в аспирантуру.

Аспирантура продолжается 3 года, после защиты диссертации аспирант получает звание кандидата наук. Таким образом, отбор и творческое обучение идет непрерывно с научной работой, и наш опыт показывает, что таким образом удается воспитывать в дальнейшем успешно работающих ученых.

За 25 лет существования этого вуза мы внимательно следим за судьбой его воспитанников, и таким образом подтвердилось, что описанная система обучения творчески одаренной молодежи представляет значительные преимущества по сравнению с существующей системой обучения во втузах и университетах.

Интересно указать, что описанная система обучения имеет ряд возможностей для дальнейшего развития.

Жизнь показывает, что творческая одаренность у молодежи может иметь различные направления, некоторые из которых пока не развиваются. Теперь общепризнано, что в физике имеется два основных направления, соответственно которым у нас обучают физиков-теоретиков и физиков-экспериментаторов. Развитие современной физики показывает, что теперь такое подразделение недостаточно. При больших масштабах современных экспериментов требуется конструировать весьма сложные уникальные установки — ускорители, камеры для наблюдения пробега элементарных частиц, ядерные реакторы, сложную радиоэлектронную аппаратуру, необходимую для космических исследований, сверхпроводящие соленоиды с криостатами и ряд аналогичных установок. Для успешного их осуществления нужно быть не только физиком, но и инженером, поэтому требуется обучать физиков-конструкторов. [с.124]

В ближайшем будущем, несомненно, станет вопрос воспитания и обучения ученых-организаторов, нужных для руководства коллективами научных работников. Решение целого ряда важнейших современных научных проблем связано с ведением опытов большими коллективами научных работников. Успех такой научной работы возможен только тогда, когда она обеспечивается талантливым руководителем. Он должен быть не только хорошим ученым, но и одарен специальным творческим талантом для руководства коллективом, аналогичным тому, который в промышленности требуется от менеджера.

Творческое дарование, необходимое для руководителей научных коллективов, напоминает также роль режиссера в современных кинокартинах. В современных фильмах необходимо подобрать и согласовать игру большого числа актеров. Это делает режиссер, организаторский талант которого и обеспечивает успех кинокартины. Творческий талант этих режиссеров сейчас признается не меньше, чем талант лучших киноактеров.

В ряде крупных коллективных научных изысканий (как, например, изыскания в космосе) их руководитель, ученый-организатор, играет ведущую роль и обеспечивает успех работы. Пока еще недостаточно признается роль руководителя научных организаций и коллективов и обычно успех научного достижения несправедливо приписывается только отдельным научным работникам. В будущем, конечно, это должно измениться. Деятельность руководителя и организатора научных работ не только следует высоко ценить, но их придется отбирать из ученых и специально обучать научному менеджерству, и это должно стать одной из важных задач организации науки.

Непрерывно происходящее развитие научно-технической революции сопряжено с ростом масштабов научной работы. Статистические данные показывают, что сейчас в организациях, связанных с научной работой, в СССР так же, как и в США, число работников близко к миллиону и это число непрерывно растет. Поскольку эффективность научной работы в первую очередь определяется творческими способностями участвующих в ней научных работников, а количество творчески способной к научной работе подрастающей молодежи в стране ограничено и составляет лишь небольшую долю всего населения, поэтому одна из самых важных задач в организации науки — это привлечь по возможности всю наиболее способную молодежь к научной деятельности. Для этого нужно сделать положение научного работника в стране достаточно привлекательным, его надо не только хорошо материально обеспечивать, но, главное, обеспечить его высокое и уважаемое положение в обществе. В той или иной мере это сейчас уже имеет место во всех развитых странах. [с.125]

Задача, над решением которой надо еще работать,— это совершенствование отбора творчески способной молодежи. В нашем институте, как было описано, мы ее решаем путем специальных экзаменов-собеседований. Но эта система еще недостаточно надежна и навряд ли она даст возможность отбирать всю наиболее талантливую часть творчески одаренной молодежи в стране.

Улучшить эту систему можно, если удастся перенести этот отбор уже в последние классы средней школы. Трудность осуществления этого состоит в том, что профессиональный преподавательский состав обычной школы не приспособлен для творческого воспитания молодежи. Поэтому влиять на творческое воспитание молодежи в школе представляется возможным только, организовывая его извне. Пока один из лучших способов — это организация так называемых «олимпиад» для учеников старших классов. Это состязания по решению задач по математике и физике, постройке приборов, астрономические наблюдения и другие формы проявления интереса школьников к научно-техническому творчеству, которые охватывают по возможности большее число школьников. Организует эти олимпиады группа научных работников. Эти олимпиады не только способствуют выявлению наиболее талантливой творчески способной молодежи, но и прививают с юности любовь и интерес к творческим решениям научных проблем. У нас (так же, как и в США) такие олимпиады уже широко развились, и это надо приветствовать.

Так же хорошо влияют на развитие творческих интересов к научным проблемам кружки по разным дисциплинам, которые сейчас организуются для школьников старших классов при университетах и высших учебных заведениях. Поскольку эти кружки обычно ведутся молодыми учеными, то школьник знакомится с творческим научным процессом. Но, конечно, такие кружки охватывают небольшое число школьников, так как они могут существовать только в городах, где имеются высшие учебные заведения.

Наконец, сейчас обсуждается проект привлечения к преподаванию в старших классах средних школ, по совместительству, молодых ученых, главным образом аспирантов. Предполагается даже сделать для аспирантов обязательным участие в преподавании в средней школе таких наук, как физика, математика, биология, химия. Такое участие молодых ученых в преподавании не только будет развивать у молодежи их природные творческие дарования, но также даст возможность уже в средней школе выявлять наиболее талантливых школьников, способных к научной работе. По-видимому, эта система будет полезна не только школьникам, но также и самим аспирантам, поскольку, объясняя молодежи основные закономерности в науке, чтобы их теоретически и экспериментально обосновать, требуется самим их хорошо понимать. Хорошо [с.126] известно, что обучение других неизменно связано с самообучением, поскольку это является также лучшим контролем собственного уровня знаний.

Выбор тематики исследований.

Теперь я перейду к рассмотрению второго и третьего вопросов организации науки, указанных в начале статьи. Поскольку способ решения этих вопросов в значительной степени установился и известен, рассмотрим их кратко.

Второй фактор организации науки состоит в выборе научной тематики, соответствующей основным направлениям мировой науки и культурным запросам страны. Организация, которая это осуществляет, должна уметь оценивать значение научной тематики, определять качество научных работников и оценивать достигнутые научные результаты.

Очевидно, что такая организационная деятельность может эффективно осуществляться только коллективом, состоящим из самих ученых, как это действительно всюду и имеет место. Эта деятельность находится в руках таких организаций как академии наук, научные общества, ученые советы и другие аналогичные общественные коллективы. Принцип, на котором работают эти организации, повсюду один и тот же — демократический. Мнение научного коллектива после обсуждения определяется путем голосования.

При решении вопросов, связанных с научным творчеством, такая система общепризнана и, по-видимому, является единственно правильной. Особо эффективной она оказывается при оценке квалификации научных работников. Поэтому все крупные должности в научных учреждениях занимаются по выборам тайным голосованием. Только уже дальнейшее распределение рядовых научных работников ведется по принципу единоначалия. Интересно отметить, что в странах с социалистическим строем, по сравнению с капиталистическими, такая же система становится более централизованной. Например, в СССР Академия наук является центральной организацией с очень широкими полномочиями. В ее функции входит назначение, путем тайных выборов, директоров и ведущих научных работников во всех главных научных учреждениях страны. Присуждение научных степеней кандидата и доктора наук, хотя и производятся после защиты диссертации советами научных учреждений, но строго контролируется единой для всего Советского Союза специальной Высшей аттестационной комиссией. Эта комиссия состоит из ученых и решает вопрос также путем голосования.

Выбор научной тематики в социалистическом государстве, до некоторой степени также находится под централизованным общественным контролем. Так, Академия наук путем утверждения планов направляет научную работу во всех своих институтах, которые преимущественно заняты проблемами «чистой» науки. Проблематика, [с.127] связанная с решением задач в области техники, сельского хозяйства, промышленных производств и т. п., сосредоточена в институтах различных промышленных министерств и в Государственном комитете по науке и технике. При этих учреждениях существуют свои научные советы, которые тоже на демократических принципах руководят своими научными учреждениями.

Таким образом, в социалистическом государстве все эти организационные вопросы научной тематики и подбора кадров значительно более централизованы, чем это имеет место при капиталистической организации промышленности, где эти же вопросы решаются руководящими органами в интересах крупных концернов.

Централизм, присущий социалистическому строю, имеет ряд крупных преимуществ, как например, возможность контроля в масштабе страны над вредными параллелизмами в научных работах, использование научных достижений сразу в государственном масштабе, возможность решения важных научных проблем включением большого числа научных учреждений, находящихся в различных министерствах, и пр. Но централизм таит в себе и слабые стороны. Время релаксации для осуществления мероприятия становится длинным, также такая организация подвержена бюрократическому застою. С этим, конечно, можно бороться. Наиболее действенные средства борьбы — это осуществление общественного контроля и критика.

Оценка значимости научных достижений всегда и всюду осуществляется путем обсуждения научных статей и докладов на широких собраниях ученых: не только на советах научных учреждений, но более широко — на съездах, конгрессах, симпозиумах и др. Оценка достижений, которые являются вкладом в мировую науку, происходит на таких международных собраниях ученых, как конгрессы, съезды и пр., и обычно эти оценки являются наиболее объективными и оказывают большое влияние на руководящие организации.

Конечно, хорошая организация научной информации путем журналов, корреспонденции и, главное, личного общения ученых и посещения научных лабораторий является одним из самых могучих средств, обеспечивающих правильную оценку направления и успешность в развитии научной работы в правильном направлении.

Таким образом, международное сотрудничество ученых и ученых коллективов во всех странах, где ведется научная работа, всегда было и всегда будет наиболее эффективной системой общественного руководства научной работой, которая всегда обеспечивает ей мировой уровень.

Существует мнение, что освоение практикой научных достижений является критерием развития связанной с ними научной работы. Я думаю, что это оправдано только в отдельных случаях. [с.128] Это связано с тем, что процесс освоения промышленностью в особенности крупных достижений в науке происходит с таким запозданием, что его влияние на уже ведущиеся работы не может быть действенным. Часто за время освоения ученый или коллектив уже меняют свою тематику.

Материальная база научной работы.

Третий фактор организации науки — это создание материальной базы для научной работы; в нее входят: оплата ученых и обслуживающего персонала, постройка институтов, снабжение приборами, организация информации и все прочее, что связано с затратой денежных средств. Как известно, в социалистических государствах средства планируются централизованно. В капиталистических — часть средств поступает как от государства, так и от частных источников. В обоих случаях ставится вопрос, сколько же средств в общей сумме следует отпускать на всю науку?

Из публикуемых данных известно, что в СССР и США и в ряде других развитых стран расходуется на все возможные научные работы и изыскания примерно 3% от валового государственного дохода. Надежного способа определить правильность этой суммы пока еще нет.

Несомненно, сейчас можно считать установленным, что увеличение отпускаемых средств ведет к увеличению количества научных работников, но известно, что при этом эффективность затрат на научную работу начинает падать. Существует даже высказывание, что эффективность научной работы исследовательских институтов пропорциональна логарифму числа научных работников. Это объясняется тем, что сперва к научной работе привлекались наиболее талантливые, но поскольку количество творчески одаренных людей ограничено, то ограничено и число научных работников, которые могут эффективно работать. Я думаю, что масштаб достижений научной работы в стране в основном определяется количеством творчески одаренных людей, принимающих участие в научной работе.

Чтобы научный работник хорошо работал, нужно на него тратить в среднем определенную сумму (например, для физиков эта сумма около 30 тысяч долларов в год). Поэтому, если число способных научных работников ограничено и на каждого из них тратится определенная сумма, то можно определить и те средства, которые страна может производительно тратить на науку. Вполне возможно, что эти 3% и соответствуют этой сумме затрат. Если путем улучшения отбора и воспитания творческих дарований молодежи будет со временем увеличиваться число людей, пригодных для научной работы, то процент этих затрат тоже следует увеличить.

Эти вопросы можно было бы надежно решить, если бы существовал метод определения эффективности научных работ, [с.129] аналогичный тому, который существует для определения эффективности производства. Тогда правильная сумма средств, затрачиваемых на научную работу, получилась бы просто решением арифметической задачи.

Попытки таких исчислений неоднократно уже делались, когда научная работа имела тесную связь с решением практических задач в промышленности. Но даже в этих случаях приводимый расчет всегда имел малоубедительный характер.

Определить количественно эффективность работы научного учреждения, казалось бы, можно было бы так. Научная работа есть творческое искание, поэтому перед тем как удается найти решение поставленной задачи, приходится делать ряд попыток, которые не дают решения задачи. Отношение числа научных изысканий, давших решение поставленной задачи, к числу всех попыток, включая сделанные зря, и может рассматриваться, как коэффициент эффективности научного изыскания. Поскольку при решении трудных больших проблем этот коэффициент будет неизбежно всегда мал, то он сам по себе не может количественно характеризовать деятельность научного коллектива. Только когда он неизменно равен нулю, то научное учреждение следует закрывать.

Я сомневаюсь, что в области научного творчества, как и в области творчества в искусстве, можно будет найти способ количественной оценки достигнутых результатов. Мы даже не можем решать более простые задачи, количественно сравнивать научные достижения отдельных больших ученых, хорошо известные и признанные. Как, например, сравнить достижения Ньютона и Эйнштейна? Это так же невозможно, как количественно сравнить произведения двух великих художников, например, Рембрандта и Пикассо.

Но все же общее изучение процессов научного творчества и оценка значимости научных достижений, как это сейчас часто пытаются делать, могут быть весьма полезны для вопросов, связанных с организацией науки. Это изучение, несомненно, покажет, что главный фактор, который обеспечивает эффективность развития науки во всех областях знания,— это привлечение к этой работе наиболее творчески одаренной молодежи и умение ее правильно отобрать и воспитать.